Никогда тебя не отпущу
Шрифт:
– Почему мы не можем взять щенка, мама? Где папа?
Все-таки я посадила ее в машину, и мы вдвоем поехали за Блейзом. Когда мы вернулись домой, грузовик Эндрю стоял во дворе. Софи, крепко прижимая Блейза к груди, бросилась в дом.
– Папа! Папочка!
Я двинулась за ней, а затем начала складывать собачий корм и угощения в буфет. Я очень злилась на Эндрю и не думала, что смогу разговаривать с ним, не выдавая своей ярости.
Софи зашла на кухню.
– Он спит.
Ее голос звучал сконфуженно, разочарованно. Это моя вина. Мне следовало понимать, что
– Все хорошо, малышка. Он, похоже, вздремнул. Почему бы тебе не показать Блейзу двор?
Она вышла, и я заглянула к Эндрю. Я сразу же почувствовала запах виски, как только шагнула в спальню, увидела пустой стакан на полу, выскользнувший из его руки.
Я убрала его, вытерла мокрое пятно с ковра и отправилась готовить ужин. Эндрю не выходил из спальни. Я поставила его порцию в холодильник.
Софи хотела спать с Блейзом в своей комнате, но я сказала ей, что это не лучшая мысль. Мы с Эндрю договорились, что вольер Блейза будет стоять в бельевой. Не так, как мне хотелось бы.
Выложив газетами лежбище для щенка за металлической решеткой, я посадила Блейза в вольер вместе с плюшевым мишкой, чтобы ему было уютней. Потом я легла в кровать к Эндрю и долго слушала, как на улице шумит дождь. Это была тоскливая ночь, осень уже не за горами. Я понимала, что буду скучать по длинным теплым денькам. Закрыв глаза, я пыталась уснуть, но слышала только жалобное поскуливание Блейза.
Я села, спустила ноги с кровати. Рука Эндрю обхватила меня за талию. Я ахнула от неожиданности, когда он потащил меня обратно.
– Оставь его. Пусть привыкает. – Он перевернулся и зевнул. – Можешь принести воды?
Воды! Он хотел воды? Ни объяснений, ни извинений, хотя бы за то, что явился домой пьяным. Я стиснула зубы. Сейчас было не лучшее время для выяснения отношений. Следовало подождать до завтра.
Я набрала в ванной стакан воды и принесла ему к кровати.
Он сделал глоток, его часы поблескивали в тусклом свете.
– Она теплая. Хочу льда.
Конечно, он хотел. Я прошмыгнула на кухню, пол обдавал холодом мои ноги. Блейз уже завывал, жалобно и тонко. Софи вот-вот проснется.
Я оставила стакан на стойке и прокралась в бельевую.
– Ш-ш-ш, – прошептала я. – Все хорошо.
Блейз завилял хвостом и заворчал, пытаясь вылезти из своего укрытия.
– Что ты делаешь? – Эндрю стоял в дверях. – Я же сказал, пусть побудет один.
– Я просто смотрю на него.
Блейз теперь лаял, карабкаясь по стенке вольера и звеня металлом.
– Гребаная собака! – Эндрю засунул руку в клетку и схватил его за шиворот.
Я вскочила, вцепилась в его руку, пытаясь отобрать у него Блейза, но Эндрю держал его высоко в воздухе.
– Что ты делаешь? – воскликнула я.
Он не ответил, просто повернулся и вышел из бельевой. Блейз выл, его ноги дергались в воздухе. Я шла за ним по коридору, шипя:
– Эндрю, прекрати!
Эндрю открыл дверь, выходящую на задний двор. Ветер и дождь ворвались в помещение, ночная рубашка обтянула
– Ты не может выбросить его на улицу!
Эндрю посмотрел на меня через плечо и швырнул щенка на землю. Блейз упал с глухим стуком, взвизгнул и перекатился на бок. Я протиснулась мимо Эндрю, потянулась к собаке. Мои пальцы уже лежали на его шерстке, но Эндрю обхватил меня за талию, оттащил назад и закрыл дверь.
Я толкнула Эндрю в грудь, ударила его, не задумываясь. Он отбросил меня к стене, схватил за плечи и сильно встряхнул. Я даже прикусила зубами щеки.
Он наклонился поближе, дыхнул мне в лицо перегаром:
– Если ты выйдешь, я лопатой разнесу ему череп. Ясно тебе?
Мы стояли в коридоре и смотрели друг на друга, пока я не кивнула. Он отпустил меня.
– Пошли, – сказал он. – Я устал.
Я последовала за ним в комнату. Дышала я с трудом, мне хотелось рыдать. Я едва переставляла ноги. Потом решила, что нужно подождать, пока он уснет, и после забрать щенка.
Дважды я пыталась выбраться из кровати, но он каждый раз слышал мои движения, прижимал меня ногой, а рукой, словно крепким ремнем, сдавил мне грудь. Час за часом я смотрела в потолок, слезы катились по лицу. Мне хотелось быть сильнее, чтобы отпихнуть его от себя, чтобы заступиться за собаку, но я очень боялась, что он исполнит свою угрозу. Я не могла забыть выражение его лица, словно он бросал мне вызов. Словно он хотел, чтобы я сделала неверный шаг и у него появился повод убить щенка.
Наконец наступило утро и он встал, чтобы идти на работу. Я притворилась, что сплю. Как только я услышала, что его грузовик отъехал от дома, я выбежала во двор и нашла щенка под передним настилом, мокрого и дрожащего. Я накормила его теплой едой, укутала полотенцем, прижала к груди, бормотала ему извинения и клялась, что ему больше никогда не причинят боли. Мне следовало позаботиться об этом. Когда Софи проснулась, я осторожно сказала ей, что щенок заболел и его нужно вернуть маме. Она была убита горем.
Я плакала, когда отвозила Блейза назад на ферму. Хозяевам я объяснила, что у дочери проявилась аллергия, о которой мы не знали. Трудно сказать, поверили ли они, но жена, похоже, посочувствовала мне и пообещала, что они найдут ему отличный дом. Я отдала им все, что принадлежало щенку, – пищу, блюдца, даже ошейник. Буквально все. Я не могла смотреть на эти вещи.
Когда Эндрю вернулся домой, я сказала ему, что осознала: у меня нет времени, чтобы заботиться о щенке, я должна сосредоточиться на Софи. Эндрю больше никогда не спрашивал о нем.
Я наблюдала, как мама дрожащими руками наливает кипяток в заварочный чайник, и думала о том, как долго она будет в состоянии выполнять хотя бы такие простые действия. Доктора говорили, что она еще не один год сможет управляться с хозяйством, но определенности в их высказываниях не было. Свет октябрьского солнца лился в окно, падал на ее белокурые волосы и бледную кожу, так что я могла видеть едва заметные вены на ее шее.
– Ма, давай я разолью.
– Прекрати. Я же не совсем никчемная.