Николай Александрович Невский
Шрифт:
их выправил всех, Среди областей всей страны не сыщешь теперь такой, где бы
море наук ни подносили они, Под небом великим у нас читаются книги свои
и собственный свой этикет, Не шли за Тибетом, и что ж? — пред нами склонился Тибет! На суше-земле у нас дела свои сами вершим —
и свой государственный чин. Не подчинились Китаю, и вот — преклонился пред нами
Китай!..
В различных приказах у нас среди штата чинов
Приказных чиновников больше всего из минья [тангутов],
О всем этом ныне подумайте Вы!
Раз то не заслуга учителя, скажите же — чья?
Когда читаешь эту оду в переводе Н. А. Невского, затем читаешь ее в подлиннике, то невольно удивляешься двум «точно»: тому, как точно Н. А. Невский перевел в 1935 году эту оду, фактически всего через десять лет после начала своих занятий мертвым тангутским языком, и тому, как точно он передал по-русски ритм и настроение оды, отраженный в ней подъем, взлет самобытной тангутской культуры, маленького народа, зажатого с востока и запада двумя гигантами — Китаем и Тибетом, не нынешним, а Тибетом тех лет, и нашедшим силы создать свое государство, свою письменность и свою письменную культуру. Невский передал аудитории оптимизм народа, запечатленный в своеобразном сочинении «Крупинки золота на ладони»:
Тангуты смело и бодро идут вперед, Кидане ступают медленным шагом, Тибетцы большею частью чтут будд и монахов, Китайцы же все любят светскую литературу.
Проблема быстрого и надежного обучения грамоте возникла вместе с письмом как важнейшая культурно-историческая задача. И решалась эта задача для каждой письменности, каждым народом, язык которого эта письменность отражала. «Уши мальчика на его спине» — эту истину любили повторять учителя древнего Египта, но одной палкой, какой бы прочной и гибкой она ни была, никогда нельзя было добиться того, чтобы дети быстро, а главное, с охотой, увлечением постигали великое искусство письма. Детей нужно было заинтересовать, а сам процесс обучения грамоте объединить с передачей начатков полезных знаний. Для этого требовалась не только убежденность учителя в том, что, как писал безвестный древнеегипетский поэт, «книга нужнее построенного дома» и «книга лучше расписного надгробия», но и уверенность ученика в том, что «аз буки веди, глаголь добро». А эта уверенность приходила не сразу и не ко всем. Чтобы обрести ее, и в древности и в наши дни во всех странах мира составляют занимательные азбуки и такие подборки письменных знаков первой необходимости неалфавитных систем письма, в которых изучаемый материал подавался бы в увлекательной и высокопоэтичной художественной форме. Эту задачу решали и решают педагоги разных стран, и
именно благодаря их трудам, например, знаки японского слогового письма объединяются в древний стихотворный алфавит ироха, а буквы церковнославянского алфавита приобретают живую ощутимую плоть, складываясь в запоминающийся нравоучительный текст.
Это всегда была нелегкая задача, ибо в руках архитектора было ограниченное количество материала, ни один кирпич не походил на другой, а построенное здание должно было быть и гармоничным и прекрасным и, кроме того, не лишено определенного смысла.
В XI веке такая задача встала и перед деятелями тангутского просвещения. Вслед за «великим учителем Ири», создавшим тангутское письмо, они вынуждены были искать пути к скорейшему обучению этому письму. И в данном случае тангутские просветители нашли нужные образцы у своего соседа. В первой половине VI века тысяча китайских иероглифов, признанных наиболее необходимыми, по преданию, была за одну ночь зарифмована Чжоу Син-сы в единую поэму, получившую название «Цянь цзы вэнь» или «Тысячесловие». После этой ночи голова Чжоу Син-сы стала совершенно белой, но старания его были вознаграждены тем, что более тысячи лет его труд изучали школьники во всех уголках огромной страны.
Безвестному тангутскому автору потребовался год, чтобы составить свое «Тысячесловие». «Если люди неграмотны, — писал он, — они не в состоянии вести дела, а если они не знают законов и правил церемониала, то совершают ошибки и преступления. И тех, с кем это случается, много. Ныне, желая внести вклад в дело обучения потомков заветам и обрядам предков, я составил наглядную и удобную книгу важнейших значений. Отобрано не более тысячи письменных знаков, охватывающих десять тысяч значений… Фразы из пяти знаков составлены в четверостишия и двустишия. Мудрый и благородный муж завершил бы эту работу в месяц, но я, медлительный, и за год не довел ее до совершенства и назвал „Крупинки золота на ладони". С чувством стыда я выпускаю ее в свет и прошу не осуждать за замеченные грубые суждения и ошибки».
Н. А. Невский цитирует отрывки из од, восхваляющих тангутских государей:
Среди тысячи миров нет подобного
Стране верховьев Белой с ее совершенным, светлым царем, Все вассалы, что служат государю, исключительно
преданные…
Ныне царствующий святой государь… по идеям обширен, С пути своих предков, отобравши хорошее,
отстраняет плохое, Знатного феникса он не считает знаменьем счастья, Мудрых и умных людей, почитая за счастье,
встречает почетом, Про червонное золото да белое серебро не говорит,
что только они драгоценность, Правдивые и преданные вассалы — вот драгоценность! Так говоря, по всем правилам их подымает. С августейшего Неба звезда счастья, своим ухом внимая, С сердцем довольства и радости на помощь государю
приходит…
Со счастливым народом обширной землей управляя,
Над прочими всеми царями доблестью славься и радуйся!
Он цитирует тангутские изречения:
Умный человек женское поведение в расчет принимает, Глупый человек женской наружностью дорожит.
Нет лучших близких, чем отец с матерью, Нет мяса вкуснее, чем мясо на костях.
Неприкрашенные две красоты — зелень и молодость, Неподмазанные две уродливости — бедность и старость.
Как добрый волшебник, он демонстрировал перед залом прелестные образцы исчезнувшей цивилизации, казалось, чудом вырванной из небытия. «Фонетические таблицы», «Измененный и заново утвержденный кодекс» тангутских законов 1149–1169 годов, тангутская энциклопедия «Море смысла», китайские классические книги в тангутском переводе и буддийский канон. Ему было чем гордиться. Ведь это благодаря прежде всего его трудам ожил вот здесь, перед залом, чеканный, как ритуальная процессия, напев тангутских од, заиграл искренний, лукавый юмор тангутов, скотоводов и земледельцев, зазвучала ханжеская, лицемерная речь монаха: «Вообще на светских женщинах-мирянках масса прегрешений. Будда говорил, что их лживость превосходит мужскую. Одни из них мажут голову, красят лицо… прихорашиваются, другие, разодевшись в пеструю, расшитую парчу, обольщают глупцов… Некоторые, выставляя грудь, берут за руку, понуряют голову и скло
няют лицо, или же, плавно идя по дороге, колышут телом и любуются впечатлением, или же, подымая брови и напрягая зрачки, то грустят, то радуются, тем очаровывают глупцов и смущают сердца. Всех таких уловок и кокетства пересказать невозможно. Они подобны силкам, в которые попадаются птицы, они словно сети, в которые ловится рыба… подобны костру, на который летят мотыльки… сближение с ними разрушает царства, соприкоснуться с ними — то же, что схватить ядовитую змею»5.
Н. А. Невский с радостью отмечал, что зал почувствовал простое, неброское величие тангутской культуры и оценил его. Культура маленького, забытого народа, ради которой он столько трудился последние пять лет, получила признание этого высокочтимого собрания.