Николай Александрович Невский
Шрифт:
Кроме того, как жена советского гражданина, она находится в неопределенном юридическом положении и подвергается постоянным притеснениям со стороны японской полиции. По условиям японского законодательства и быта, для принятия тех или иных мер по урегулированию ее юридического положения мое присутствие и личное согласие является необходимым. Так как связь поддерживать трудно (письма часто пропадают) и так как я лишен возможности удовлетворительно объяснить жене причину, по которой мне не была разрешена поездка в прошлом году, жена мне не верит, считая, что я просто сам не желаю приехать, не желаю писать, т. е. ее бросил. Ввиду этого она настойчи
1 Дочь Н. А. Невского Елена Николаевна Невская — врач; живет в Ленинграде.
во просит меня приехать, хотя бы для того, чтобы взять с собою ребенка, которого она не в силах содержать и который в японских условиях не может получить надлежащего воспитания. Это является и моим горячим желанием».
Н. А. Невский после 1929 года Японии не посещал. Его семья с помощью советских представителей приехала к нему в 1933 году.
Как это и было принято в те годы, Н. А. Невский получил работу сразу в четырех местах.
В 1929–1930 годах Н. А. Невский — доцент Ленинградского Восточного института. Заведующим кафедрой был проф. Н. И. Конрад. Невский преподавал там японский язык и совместно с Е. М. Колпакчи составил и опубликовал два учебных курса — «Начальный учебник японского разговорного языка» (1933) и «Японский язык. Начальный курс» (1934). Работал Невский в Восточном институте до 1936 года.
1 ноября 1930 года Н. А. Невский зачислен на должность сотрудника первого разряда Института востоковедения АН СССР. С февраля 1934 года он переведен на должность старшего специалиста, в которой и проработал до 1 октября 1937 года.
В Ленинградский университет Н. А. Невский был зачислен сразу же по возвращении в 1929 году в должности доцента, затем профессора и проработал там до 1937 года. В Государственном Эрмитаже Н. А. Невский работал с 1-го ноября 1934 года по 10 декабря 1937 года совместителем, в Секторе Востока — с 1934 года в должности профессора, переименованной с 1935 года в должность действительного члена. В Эрмитаже Невский был также членом квалификационной комиссии по присуждению ученых степеней.
Итак, Н. А. Невский наконец-то вернулся на родину. Он еще не сотрудник вновь образуемого Института востоковедения АН СССР (с апреля 1930 года), но ему практически уже открыты для работы фонды Азиатского музея. Перед ним почти не тронутая, если не считать отдельных несистематических изысканий А. И. Иванова и А. А. Драгунова, лежала обширная тангутская библиотека, грязные, рваные книги, как будто только что извлеченные из земли и от этого еще более притягательные и таинственные. Пока Иванов и Драгунов нашли и предали гласности очень немногое, но самое впечатляющее, самое интересное. Труды Иванова уже упоминались нами. Молодой китаист и талантливый лингвист Драгунов заинтересовался тангутским языком во второй половине 20-х годов. В 1929 году он публикует статью об одной из особенностей китайской транскрипции тангутских знаков в словаре «Жемчужина в руке…», а также разбирает книги тангутского фонда. Результаты его изысканий вместе с первыми итогами работ Невского над фондом и работой, выполненной китайским тангутоведом Ван Цзин-жу, публикуются в 1930 году в специальном бюллетене Пекинской национальной библиотеки, посвященном тангутоведению2. Возвращение Невского из Японии, возможно, послужило в известной мере причиной отказа Драгунова от продолжения работы над тангутским языком. Невский приехал как автор ряда трудов по тангутоведению, снискавших ему славу лучшего специалиста в этой области, как человек, по убеждению его учителей и покровителей, академиков С. Ф. Ольденбурга, В. М. Алексеева и проф. Н. И. Конрада, единственно способный открыть миру тайну загадочных тангутских письмен. И вот эта создавшаяся вокруг Невского атмосфера, вероятно, и побудила Драгунова прекратить работу над тангутским фондом. Драгунов вернулся к работе над тангутским фондом только в 1938 году, но, судя по тому, что дошло до нас, дальше выполнения обязанностей инвентаризатора уже не пошел.
Итак, перед Н. А. Невским была почти целина. Надо отдать ему должное: он смело взялся за дело. Черная, нередко просто грязная работа требовала и высокой научной квалификации. Взять книгу на плохо изученном языке, определить ее, а если это перевод, определить, с какого языка и сочинения он сделан, — дело нелегкое. Обычно эта сторона деятельности ученого остается в тени. Но особенно нужно подчеркнуть решающую роль Невского в освоении тангутской коллекции из Хара-Хото. Именно он положил начало систематическому разбору и изучению коллекции. Он
2 Lists of Hsi-Hsia Works in the Asiatic.Museum of Academy of Sciences, Leningrad, USSR… by A. A. Dragunov, N. A. Nevsky and Wang Jing-ju — «Bulletin of the National Library of Peiping», 1930 (issued,1932), vol. 4, № 3, c. 367-^388.
первым занялся составлением научного инвентаря фонда. И работа эта над фондом была его подлинно научным подвигом. Если справедливо, что уникальность памятников и оригинальность проблемы упрочили славу Невского как ученого-востоковеда, то правда и то, что, дабы распознать эти памятники и разобраться в них, нужно было такое содружество недюжинных способностей и целеустремленного, полного энтузиазма трудолюбия, каким обладал Невский. Разбирая фонд и составляя инвентарь, Невский старался глубоко проникнуть в содержание памятника, осмыслить его место среди уже известных произведений тангутской письменности. Лишь тот, кто знаком с архивом Невского, может понять, каких трудов это стоило. Архив изобилует выписками из отдельных частей, а иногда даже и просто строк из различных тангутских сочинений или переводов на тангутский язык, которые Невский расшифровывал или предполагал расшифровать. Он читал переводные тексты буддийского и небуддийского содержания, ежедневно пополняя словарный запас, каждый раз с завидным упорством делая все новые и новые шаги к полному пониманию трудного тангутского текста.
В итоге восьмилетней работы над фондом Н. А. Невский выделил из общей массы рукописей и ксилографов и впервые определил подавляющее большинство наиболее ценных памятников. Несмотря на то что в количественном отношении Невский успел засвидетельствовать лишь восьмую часть от общего числа рукописей и старопечатных тангутских книг, но та тысяча книг, которую он за эти годы обработал, включает в себя почти все, чем может гордиться ленинградское собрание памятников тангутского письма. Отличное знание восточных языков, богатая эрудиция и исключительная работоспособность, качества, присущие личности Невского, о которых говорилось уже не раз, помогли ему именно в эти трудные годы не только стать специалистом, не имеющим себе равных в знании тангутского языка и письменности, но и заложить фундамент, без которого в дальнейшем успешная работа над тангутским фондом была бы невозможной3. Все те, кто в последующие го
3 См. Тангутские рукописи и ксилографы, сост. 3. И. Горбачева, Е. И. Кычанов, М., 1963, с. 7—30.
ды занимался разбором и инвентаризацией фонда — А. А. Драгунов, 3. И. Горбачева, Е. И. Кычанов, А. П. Терентьев-Катанский, — неизменно опирались на богатое наследие Невского, заключавшееся в образцово написанных им инвентарях. Каждая запись в инвентарь, сделанная Невским, являла собой маленькое исследование. Составление каталога рукописей и ксилографов у него было непосредственно связано с их дешифровкой, как это было записано в плане его работы.
Н. А. Невский вернулся на родину в годы завершения организационного оформления нового, советского востоковедения. Это было бурное, напряженное время. И Невский, человек такой высокой научной квалификации, был не просто сотрудником четырех учреждений, он работал над самыми разными темами: от истории Содзы и Гондзы — первых японцев, начавших в XVIII веке преподавание в России японского языка, — до «Документов японских „пролетарских партий" и влияния советского политического языка на политический язык современной Японии»4. Однако тангутоведе-ние остается за ним и воспринимается им самим и окружающими как главная тема его работы в Институте востоковедения.
Н. А. Невский с головой погружен в работу.
«Азиатский музей Академии наук Союза Советских Социалистических республик
1 марта 1930 года. № 8
Многоуважаемый Николай Александрович!
Коллегия востоковедов при Азиатском музее АН СССР, желая воспользоваться просвещенным участием Вашим в работах своих на заседании 27 февраля 1930 года, избрала Вас своим действительным членом.
Доводя до сведения Вашего о постановлении Коллегии, прошу принять уверения в глубоком моем уважении.