Николай Александрович Невский

Кычанов Евгений Иванович

Предполагалось, что Н. А. Невский останется при университете для продолжения научной деятельности и подготовки к работе в должности преподавателя японской литературы. Было подано соответствующее прошение:

«В факультет Восточных языков

окончившего весной 1914 года

с дипломом первой степени

Императорский Петроградский университет

по японо-китайскому разряду

Восточного факультета

Николая Александровича Невского

Прошение

Имею честь покорнейше просить факультет Восточных языков об оставлении меня при университете со стипендией по кафедре японской словесности для занятий литературой весьма важного в культурном отношении периода Хэйан.

Николай Невский

5 сентября 1914 года.

Мой адрес: Петроградская сторона, Зверинская, 34, кв. 11».

Решением Ученого

совета факультета Восточных языков от 5 сентября 1914 года Н. А. Невский был оставлен при университете, но без стипендии, о чем и

уведомлен открыткой. Лето 1914 года внесло в планы

и жизнь факультета изменения. Началась первая мировая война, и намечавшиеся факультету ассигнования были сокращены. Невский оказался при университете в положении, близком к современному аспирантскому, но Оез стипендии. Нужна была хоть какая-то работа. И, пополняя свое дальнейшее образование уже в первую очередь как японовед, Невский одновременно поступил на внештатную работу в нумизматический отдел Государственного Эрмитажа. По позднейшим рассказам Невского другим людям, он в студенческие годы мечтал и о дипломатической карьере, но она оказалась недоступной ему из-за его происхождения.

О своей же работе в Эрмитаже в 1914–1915 годах Н. А. Невский в автобиографии сообщает так: «Окончив университет в 1914 году, был оставлен при университете для подготовки к профессорской деятельности по японской кафедре. Занимаясь над пополнением своего образования, я в то же время работал в Государственном Эрмитаже (в нумизматическом отделе), что давало мне возможность существовать, так как я временно был оставлен при университете без всякого содержания». По некоторым сведениям, в Эрмитаже Н. А. Невский занимался классификацией китайских и японских монет. На каких условиях он работал в Эрмитаже, сказать трудно. В Архиве Государственного Эрмитажа за 1914–1915 годы даже в таком документе, как ведомость о выплате жалованья штатным сотрудникам и кандидатам на должности, упоминаний о Невском нет. Очевидно, он не был даже в числе кандидатов на должность, а работал на каких-то договорных условиях. И короткое время.

Первый год после студенчества. Петербургская жизнь «в туманах темных сновидений», увлечения, стихи «под Мандельштама» или еще кого-то:

Она — бледнее, чем вчера, Полулежала в мягких креслах, Пока дремали веера Вечерних вздохов легкой песни.

Над тишиной печальных лиц Зажглась пронзительно и тонко В свинцовом сумраке ресниц Слеза капризного ребенка.

И в час, когда тоску труда Переплывает смутный гений, Душа взмывает иногда В туманах темных сновидений.

«Смутный гений», подрабатывая в Эрмитаже, успешно «переплывал» «тоску труда», за что и был вознагражден. В 1915 году университет изыскал средства на откомандирование Н. А. Невского в Японию «для усовершенствования знаний и приобретения необходимых навыков в разговорном языке», — как писал о цели командировки он сам.

'' «В Японии, получая определенную зарплату, я мог всецело отдаться занятиям различными отраслями япо-новедения».

Так в жизни Н. А. Невского начались «годы странствий».

Токио

Япония встретила Невского июльской духотой. Приближался сезон «мусиацуи». Но адовой жары он попросту не замечал. Впереди было целых два года! /Впереди — сказочная японская осень с прозрачными небесами, недолгая мягкая зима и пышная весна… Он увидит гробницы сегунов ТокугаВа, хорошо знакомый по книгам японских писателей парк Уэно со знаменитыми музеями, легендарный квартал Асакуса с храмом богини Каннон. А театр Кабуки! Кукольные театры! Но самое главное — он станет частицей этого огромного города. Смешавшись с толпой, будет присутствовать на богослужениях в храмах, обойдет все книжные лавки токийского «латинского квартала» — Канда. Лавки на Гиндзе, где глаз не оторвешь от изделий народных мастеров. Не сходя с места, можно изучать народные обычаи, костюм, ремесла. Жизнь Токио, то, что не постигнешь чужими глазами, пусть даже автор рисует живописную картину вроде этой: «Главною достопримечательностью Токио для свежего человека является сам город — эти старинные деревянные домики, которые лишь отчасти заменены кирпичными постройками в чужеземном стиле, уличная жизнь народа, шум деревянных башмаков, хорошенькие

дети, напудренные и нарумяненные по случаю праздника, грациозная местная одежда, которую западные изделия и фасоны еще не успели вытеснить, неописуемо забавное сочетание этой одежды с европейскими шляпами, шотландскими плащами и вязаными косынками…» '. То, что останется

1 Чемберлен. Вся Япония. СПб., [1908?], с. 343,

тайной для любого, кто не бывал в стране и знает ее только по книгам, ему будет доступно. Он был молод и счастлив.

В Токио ему не грозило одиночество, здесь уже обосновались Отто Розенберг и Николай Конрад. Они были единомышленниками, друзьями и понимали друг друга с полуслова.

Все трое были посланы в Японию на стажировку, факультет Восточных языков, командировавший их, ставил перед ними цель: получить основательную обще-филологическую подготовку, необходимую для преподавательской работы на факультете. Но это не было единственным смыслом командировки. Каждый из них имел еще свои, особые задачи, связанные с исследовательской работой. Разграничить научное исследование и совершенствование в языке было невозможно да и не нужно. Одно помогало другому.

Розенберг в Токио был уже «старожилом». Его командировка, рассчитанная на четыре года, началась в 1912 году.

Сын архивариуса Фридрихштадтского городского магистрата Юлиус Карл Отто Розенберг пришел на разряд санскритской словесности факультета Восточных языков Санкт-Петербургского университета с золотой медалью. Юлиус Карл принадлежал к евангелическо-лютеранскому вероисповеданию, поэтому и обучался в гимназии училища при лютеранской церкви Св. Екатерины в Петербурге.

Лицо с детски-припухлыми губами, высоким лбом и не по годам серьезным взглядом невольно останавливало внимание преподавателей. Розенберг отличался одаренностью и прилежанием. Это бросалось в глаза. Пожалуй, специальность буддолога, действительно, удел тех, кто кроме способностей наделен еще даром исключительного трудолюбия. Розенберг прослушал курсы санскритского языка, пали, пракрита, китайского тибетского и множества других дисциплин, таких, как международное право, общий курс истории Востока, логика и психология. И везде он был в числе лучших. По окончании университета Розенберг был командирован в Берлинский университет для занятий японским языком, с тем чтобы потом отправиться в длительную командировку в Японию.

Специальной областью занятий Розенберга было изучение религиозной и философской литературы Японии и ознакомление с живой традицией буддизма. Необходимо было определить значение этой традиции для изучения индийского буддизма и философии. Розенберг шел непроторенным путем. Европейское японоведение почти не затронуло религиозно-философской литературы Японии. Столкнувшись с этой литературой, Розенберг понял, что нельзя вникнуть в смысл текстов, не обладая запасом специальной лексики. Работая над темой, он составил «Свод лексикографического материала», который стал первой частью обобщающего труда «Введение в изучение буддизма по японским и китайским источникам», которая была издана в Токио (1916) и в Петрограде (1917). Второй частью «Введения…» была книга «Проблемы буддийской философии» (Пг., 1918).

…Два года после возвращения из Японии Розенберг проработал научным сотрудником Азиатского музея в Петрограде.

Вклад его в науку оказался настолько весомым, что, когда через полвека будет написана история Азиатского музея — Ленинградского отделения Института востоковедения АН СССР, имя Розенберга упомянут китаисты, японоведы, индологи, маньчжуроведы и каждый назовет его выдающимся ученым. О трудах Розенберга скажут, что они вошли в золотой фонд науки «и долго еще будут оставаться непревзойденными по научному уровню и широте охвата материала». И все это — о человеке, который в 1910 году окончил университет, а в 1919 уже умер.

«Лексикографический свод» содержал «конкорданс японских специальных лексиконов и списков терминов по религии и философии буддизма, а отчасти и синтоизма», а также — словарь китайско-японских и санскритских параллелей философских и религиозных терминов, собственных имен, заглавий. «Свод лексикографического материала раскрывает доступ к богатой вспо могательной литературе, созданной японцами для изучения буддийской религии и философии, а тем самым — к обширной буддийской литературе, переводной с санскритского, сохранившейся в Японии».