Шрифт:
Юрий Кузнецов
"Николай и Мария"
Наш постоянный автор поэт Юрий Поликарпович Кузнецов впервые предстает перед читателями журнала "Москва" как прозаик.
Человек не ведает, как совершаются судьбы Господни. Даже самое проницательное сердце, особенно женское, может только догадываться об этом.
В предутренние сумерки поезд остановился, и на перрон спрыгнули двое дюжих парней в пятнистом. У одного на плече висел тощий рюкзак защитного цвета, а другой нес в опущенной руке пышную красную розу в прозрачном целлофане. На малое время роза привлекла внимание станционного служителя. "У
– Как там, на горах?
– спросил свой человек, вглядываясь в серые осунувшиеся лица.
– Там раки свистят, - ответили ему товарищи, садясь в машину.
– А у нас - выбитые зубы, - сплюнул всухую свой человек, машина дернулась и поехала.
Так молодые лейтенанты Николай Румянцев и Виктор Болдырев возвращались в свою часть после особого задания, о котором лучше было не вспоминать. У лейтенанта Румянцева до сих пор перекатывался шум в голове. А розу он вез в подарок молодой жене: она просила достать ей что-нибудь красивое. Они проехали город, и путь дальше пошел через поселок, на противоположной окраине которого его Маша снимала у одинокой старушки половину дома: две смежные комнаты с отдельным входом. Они поженились год назад и жили дружно: чаща в чащу, душа в душу, несмотря на его внезапные служебные отлучки или, как она говорила, прогалы их семейного счастья.
– Стоп!
– сказал он, завидев знакомую калитку. Машина еще не остановилась, а он уже выпрыгнул из нее и побежал.
– Только на полчаса!
– крикнул ему вслед его друг и завистник Виктор, но Николай отмахнулся на бегу розой в руке.
Товарищи по службе завидовали счастью лейтенанта Румянцева. Жена красавица, свежа, бела, лицо - вода, уста - огонь, в глазах - синь-порох, а голос грудной, звенит, поет изглубока, а о чем поет - Бог весть. Да и сам Николай - посвист молодецкий, с ясными голубыми глазами: взглянешь запомнишь надолго, пройдешь - стоят перед тобою, как небеса. Про них одна старушка брякнула в церкви, когда они венчались: "Святые глаза!" Невеста гордо промолчала: "Были святые, стали мои". Только командир подполковник Пепелюга хмурился, встречаясь с глазами подчиненного, и как-то заметил ему:
– Твои глаза не для спецназа, лейтенант. Такими глазами только на цветы глядеть, а не на грязь нашу.
– Зачем на цветы глядеть?
– улыбнулся тогда лейтенант.
– У меня есть Маша.
– Маша - хорошая женщина, - сказал подполковник, - береги ее от скуки. Скучающая жена сама себе сатана.
На том разговор был окончен.
Посвист молодецкий толкнул знакомую калитку. Эх, лейтенант, везет тебе! Молодая жена сама открыла дверь навстречу и, упругая, жаркая, холодная, кинулась ему на шею.
– Заждалась!
– страстно прошептала она.
Он внес ее на руках в домашнее тепло. Только мягко упрекнул:
– Милая, да ты озябла! Пять утра! Сколько же ты простояла за дверью?
– Я знала, я слышала, что ты приедешь, и проснулась раньше.
Она уже сидела на постели и оттуда в бледных сумерках любовалась, как он раздевался.
– Это тебе!
–
– Ой!
– укололась она, выронила розу и тихо засмеялась грудным воркованием.
– Маша, Маша! Молитва моя!
– воскликнул он и ринулся вперед, в сияющую глубь. Роза лежала рядом на полу и благоухала.
На этот раз что-то было не так. Но все равно было хорошо. Когда они уже лежали рядом в блаженной пустоте и еще не замечали времени, на улице раздался приглушенный рокот. Это водитель прогревал мотор. Николай поднял голову и вздохнул:
– Маша, мне пора. Служба. Но я скоро вернусь.
Она встала вместе с ним, подняла упавшую розу и стояла в белой ночной сорочке, босая, глядела, как он одевается. Глаза ее сияли.
– Как я счастлива!
– проговорила она, поглаживая розу.
Его счастье было молчаливо, он просто улыбался.
– Как я счастлива!
– странно повторила она и глубоко вдохнула полный запах розы.
– Так счастлива, что хочу умереть от твоей руки. Сию минуту! Ты слышишь меня?
– сказала и топнула ногой.
Он бросил на нее быстрый взгляд.
– Я слышу тебя. Ты хочешь умереть от моей руки. Изволь!
– быстрым движением выхватил из-за пазухи пистолет и выстрелил ей прямо в сердце. Глаза ее страшно вспыхнули. Она упала, роняя розу рядом с собой. Он был недвижим. Глаза его мутнели. Но там, где она стояла, он все еще видел сияние от ее лица. Потом оно пропало.
Сразу после выстрела на улице хлопнула дверца машины. Он вздрогнул. Раздались бегущие шаги. Хлопнула калитка. Он вздрогнул. В дверь влетел лейтенант Болдырев и остолбенел. Маша в ночной сорочке лежала на полу без движения.
– Колян!
– закричал он.
– Что ты наделал! Колян!
– опять закричал он и добавил глупость: - Ты же на службе!
– Сейчас поедем... Пошел вон!
– чужим глухим голосом произнес Николай и угрожающе пошевелил опущенным пистолетом. Лейтенант Болдырев выматерился и выскочил на улицу. Возле машины топтался водитель, Мишка-дергунец, и спрашивал:
– Что случилось? Кто стрелял?
– Он стрелял. Гони в часть! Врача! Скорее врача! Может, она еще жива!
И лейтенант Болдырев снова выматерился.
Водитель дернулся, вскочил в машину и дал полный ход. До части было десять километров пути.
Возвращаясь в дом, лейтенант Болдырев наткнулся на старушку хозяйку. Та хваталась за калитку трясущимися руками и никак не могла ее открыть.
– Бабка, назад!
– прохрипел лейтенант. Она испуганно покосилась на него, пробормотала:
– Солдатик, я слышала за стенкой военный выстрел.
Лейтенант Болдырев тяжелым взглядом отпугнул ее в сторону и быстро прошел в калитку, но вдруг замедлил шаг и обернулся. И спросил с прищуром:
– Бабка! Скажи по честной совести... Николай - человек военный и часто отлучается. Не завелся ли у Маши кто-нибудь на стороне?
– Что ты, что ты, солдатик!
– затряслась старушка.
– Маша - святая женщина. На нее молиться надо!
– и она мелко-мелко закрестилась, меж тем протискиваясь в калитку. Лейтенант Болдырев вспомнил, как зовут старушку. Он вернулся и отрицательно покачал пальцем перед ее носом.