Николай II
Шрифт:
Но дело было не только в корысти председателя Совета министров. «Свой» для царя и царицы, он беззастенчиво обманывал своих венценосных покровителей, скрывая от них реальную картину положения в стране. Вызвав в начале мая в Петроград 15 губернаторов наиболее важных российских губерний и проведя с ними совещание, Штюрмер подал Николаю II доклад, из которого следовало, что все в империи обстоит благополучно. Позже генералу А. И. Спиридовичу приходилось слышать, что многие из присутствовавших на совещании губернаторов говорили Штюрмеру о тревожном настроении, увязываемом с именем Григория Распутина, об упадке престижа монарха. Председателю Совета министров не хватило мужества поднять эти вопросы перед царем. Тем самым он нарушил важнейшую обязанность честного монархиста — говорить своему государю только правду, ничего не утаивая.
К осени 1916 года для всех внимательных современников стало ясно, что внутриполитическое состояние страны неудовлетворительно. «Министерская чехарда», как назвал быструю смену министров правый член Думы В. М. Пуришкевич, все сильнее сказывалась на работе государственной машины, которая уже не могла справиться с продовольственным кризисом. Летом 1916 года Б. В. Штюрмер, отказавшись
Историю перемещений можно было бы продолжать, но суть от этого не изменится: в условиях кровопролитной войны и деградации народного хозяйства непрерывное «тасование» министров не могло привести не только к взаимопониманию власти и общества, но и разрушительно воздействовало на саму власть. Лишь 38 губернаторов и вице-губернаторов оставались на своих постах с довоенного времени. В 1914 году были назначены 12, в 1915-м — 33, а за девять месяцев 1916 года — 43 высших представителя власти в губерниях. Губернаторы плохо осведомляли правительство о положении дел на местах, ибо неблагополучие им же и ставилось в вину.
Падение авторитета правительства пугало военное руководство. В июне 1916 года генерал М. В. Алексеев представил Николаю II доклад, предлагая сосредоточить всю власть в тылу «в руках одного полномочного лица, которое возможно было бы именовать верховным министром государственной обороны». Предложение принято не было: сановники испугались введения диктатуры, хотя председатель Совета министров стал руководителем образованного вскоре Особого совещания для объединения всех мероприятий по снабжению армии и флота и организации тыла. Совещание состояло из министров внутренних дел, путей сообщения, торговли и промышленности, земледелия и военного.
Однако не имея авторитета среди общественности и не пользуясь достаточным влиянием в Совете министров, Б. В. Штюрмер никак не мог играть роли политического координатора всероссийского масштаба. Постепенно уменьшались и его «ставки» при Дворе. По мере этого падения росли шансы нового претендента на роль спасителя монархии — Александра Дмитриевича Протопопова. Член IV Государственной думы, левый октябрист и товарищ председателя русского парламента, Протопопов был заочно представлен царю летом 1916 года. М. В. Родзянко, предложивший Николаю II своего думского коллегу, думал, что в качестве министра торговли и промышленности тот будет полезен стране. Если согласиться с утверждением, что 1915 год был годом тревоги, а 1916-й — отчаяния, то, вероятно, можно понять, почему именно тогда на политическом небосклоне больной империи и взошла роковая звезда Протопопова — «последнего временщика» последнего царствования.
О нем стоит сказать несколько слов. По рождению — столбовой дворянин, Протопопов имел большие земельные угодья в Симбирской губернии. Однако он был не только барином, но также и капиталистом, по наследству от дяди получив Селиверстовскую суконную мануфактуру. Занимался он и лесопромышленной деятельностью. По своему внешнему виду, как отмечал в 1920-е годы его биограф, Протопопов одинаково мог сойти и за крупного капиталиста, директора коммерческого банка, и за важного сановника «на линии министра» [116] . Образование он получил военное — окончил 1-й Кадетский корпус, Николаевское кавалерийское училище и Академию Генерального штаба (в 1890 году). Но с армией карьера Протопопова была связана недолго: прослужив несколько лет в конно-гренадерском полку (до поступления в академию), вскоре по ее окончании он вышел в отставку. На многие годы его жизнь оказалась связана с Симбирской губернией, где будущий министр исполнял обязанности уездного предводителя дворянства, избирался гласным губернского земства и почетным мировым судьей. Кто знает, живи он в более спокойное время, тем и окончилась бы его карьера, а судьба не вызывала бы насмешек и глумления современников и потомков-историков. Протопопов являл собой тип «доброго барина», по мере возможности стремившегося помочь своим соседям-крестьянам. Земли под выгоны крестьянского скота, прогоны и пастьбу были «даровые», на его усадьбах даром строились избы для крестьян, возводились школы, больницы, приюты. Он интересовался научными достижениями своего времени, писал работы по текстильному делу и крестьянскому землевладению, состоял действительным членом Русского императорского географического общества, являлся председателем Союза суконных фабрикантов. Но политиком до революции 1905–1907 годов он не был. Только после того как была образована Государственная дума, «исправленная» столыпинским законом от 3 июня 1907 года, Протопопов оказался «народным избранником», заняв место на октябристской скамье среди депутатов 3-го созыва. В 1912 году его переизбрали на новый пятилетний срок. К 1914 году он имел чин действительного статского советника, уважение коллег и «общественное» признание. Вплоть до назначения министром, Протопопов имел хорошую репутацию и весной 1916 года даже возглавил думскую делегацию, посещавшую Англию, Францию и Италию и Скандинавские страны. Поездка завершилась в июне 1916-го. Возвращаясь на родину, Протопопов в Стокгольме встретился с представителем германского посла — банкиром М. Варбургом. Современники полагали, что они вели речь о возможности и условиях заключения сепаратного мира с Германией. П. Н. Милюков, ездивший вместе с Протопоповым к союзникам, полагал, что «как раз с этой беседы с Варбургом Протопопов быстро пошел в ход. Он был приглашен царем в Ставку, чтобы рассказать о впечатлениях заграничной поездки — и для другой цели». Многозначительность Милюкова вполне ясна — он намекает на то, что царя интересовал вопрос о мире с немцами. Прямых доказательств не существовало, но слухи — другое дело. Протопопов и стал одним из основных «разносчиков» этих «миролюбивых» слухов. Впрочем, летом 1916 года о нем как о крупной политической фигуре еще никто не говорил. Правда, он произвел хорошее впечатление на царя, оставившего на этот счет любопытное свидетельство. «Вчера я видел человека, который мне очень понравился, — Протопопов, товарищ председателя Гос[ударственной] Думы, — информировал Николай II супругу 20 июля. — Он ездил за границу с другими членами Думы и рассказал мне много интересного». Начало знакомству было положено. Некоторое время спустя Протопоповым заинтересовалась царица, узнавшая о «старой дружбе» перспективного думского деятеля с сибирским странником. Уже 7 сентября Александра Федоровна написала супругу, что Григорий Распутин «убедительно просит» назначить на пост министра внутренних дел именно Протопопова. «Ты знаешь его, — давила она на царя, — он член Думы (не левый),а потому будет знать, как с ними себя держать. Эти мерзкие люди собрались и постановили, чтоб Родзянко отправился к тебе и просил сменить всех министров и назначить их кандидатов, — дерзкие скоты. — Мне кажется, что ты не мог бы ничего сделать лучше, как назначив его. <…> Уже, по крайней мере, 4 года, как он знает и любит нашего Друга, а это многое говорит в пользу человека». Настойчивость царицы была вознаграждена, а «скоты» — оскорблены.
116
Заславский Д.Последний временщик Протопопов.
Председатель Думы при первой же встрече сказал своему бывшему заместителю, что тот поступил предательски, войдя в состав правительства, которое депутаты осудили как бездарное и вредное. Думские «заслуги» Протопопова быстро забылись, бывшие товарищи его откровенно высмеивали, но зато царь и царица относились к нему с исключительным доверием. «Появление этого человека было последним проблеском надежды; после этого ей уже ни разу не суждено было порадовать бывшего царя, — писал историк-марксист первого послереволюционного поколения Д. Заславский. — Как серьезно и неизлечимо больной хватается за всякое средство, хотя бы и заведомо сомнительное, и готов верить всякому уверенному слову, так Николай II верил, что Протопопов, опытный делец, может накормить армию и народ». Николай II действительно поверил своему новому министру, несмотря на то, что даже министры его собственного кабинета не поддерживали нового министра внутренних дел. В своей неприязни к Протопопову сошлись цензовая «общественность» и руководители Совета министров империи. Б. В. Штюрмер, как и сменивший его на посту премьера в ноябре 1916 года А. Ф. Трепов требовали отставки Протопопова, называя его «сумасшедшим». Но, как отмечал П. Н. Милюков, по более приемлемой номенклатуре Двора он, скорее, был на счету «юродивого». В этом качестве он пользовался благоволением царского кружка, а 20 декабря был окончательно утвержден в министерской должности.
Больное время требует своих героев, их появление закономерно и вполне объяснимо тем, что обычно называется «духом времени». Время часто действует как наркотик — рождает галлюцинации, создает обманные образы и миражи. А миражи в свою очередь становятся жизнью. Нереальное еще вчера становится фактом сегодня. Кто знает, может быть, в этом и кроется ключ к объяснению феномена Протопопова, после убийства Распутина, о котором еще придется сказать, укрепившего свое положение при Дворе и вызывавшего для совета дух почившего «старца». Может быть, в Протопопове умер выдающийся актер — играя роль спасителя империи, он в конце концов сам в это поверил, искренне считая, что сумеет подавить революцию. Бывший его патрон — председатель Государственной думы М. В. Родзянко как-то назвал Протопопова «глухарем» — в роли спасителя России, с верой в собственную избранность, он ничего не хотел и не мог видеть и слышать…
«На исходе 1916 года все члены государственного тела России были поражены болезнью, которая уже не могла ни пройти сама, ни быть излеченной обыкновенными средствами, но требовала сложной и опасной операции». Эти слова принадлежат поэту А. А. Блоку, в 1917 году служившему в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. Суд современников не всегда справедлив, а часто и излишне суров. Но в данном случае у нас есть возможность подтвердить заявление великого поэта сообщениями многочисленных «свидетелей обвинения», как «левых», так и «правых» взглядов. Кризис власти был настолько всеобъемлющим, что не заметить его возможности не было. Отказ царя идти на кадровые уступки и удалить министра внутренних дел был вызван не столько его «самодержавным упрямством», сколько теми мировоззренческими установками, изменить которые значило предать самого себя. Именно так думала императрица Александра Федоровна, еще в ноябре 1916 года писавшая супругу, что дело не в А. Д. Протопопове или в ком-либо еще. «Это — вопрос о монархии и твоем престиже, которые не должны быть поколеблены во время сессии Думы, — указывала Александра Федоровна. — Не думай, что на этом одном кончится: они по одному удалят всех тех, кто тебе предан, а затем и нас самих».
Подобная установка не могла быть поколеблена ничем и никем. Сменивший Б. В. Штюрмера в должности председателя Совета министров егермейстер А. Ф. Трепов с самого начала оказался «под ударом» только потому, что не желал поддерживать министра внутренних дел и хотел наладить диалог с Думой. Пробыв в должности около полутора месяцев, 27 декабря 1916 года он был уволен с поста премьера и заменен председателем Комитета по оказанию помощи русским военнопленным князем Н. Д. Голицыным — креатурой императрицы. Он оказался последним главой императорского правительства. С ним у Александры Федоровны проблем не было. Он правильно понимал свою роль, не стараясь что-нибудь изменить или исправить. Правительственная власть демонстрировала свою слабость, а императрица — свою силу и влияние. Накануне грозных потрясений она внушала Николаю II быть «Петром Великим, Иваном Грозным, императором Павлом» и сокрушить всех врагов. По ее убеждению, Думу необходимо было закрыть, а о «конституции» — и не вспоминать («так как это будет гибелью России и твоей»), тем более что об этом говорил даже m-r Филипп.