Николай Коперник
Шрифт:
Но, может быть, ваше святейшество будет удивлено не тому, что я напечатал мои работы, а смелости, с какой я, вопреки общему воззрению математиков и наперекор здравому смыслу, вообразил себе такое движение Земли. Я не желаю скрывать от вашего святейшества, что побудило меня к поискам новой теории движения небесных тел не что иное, как полное расхождение математиков в исследовании небесных движений. Прежде всего, в отношении движения Солнца и Луны они так неуверены, что оказались не в состоянии исчислить длительность полного года. Затем, они не приводят в отношении движения Солнца и Луны, как и пяти других планет, ни одинаковых оснований, ни одинаковых доказательств их оборотов и движений. Некоторые ученые употребляют концентрические сферы, другие — эксцентры и эпициклы, но, тем не менее, не достигают того, чего ищут. Те, кто придерживаются концентрических сфер, могут с их помощью объяснить некоторые движения, но выводы их несогласны с наблюдениями. Те же, кто прибегают к помощи эксцентров, хорошо объясняют своими расчетами большую часть небесных движений, но позволяют себе при этом противоречить основным законам равномерного движения. Не смогли они также выполнить главной задачи — найти общий образ вселенной и симметрию ее частей. С ними происходит то, что произошло бы с кем-либо, кто задался бы целью сложить целого человека из рук, ног, головы и других членов, прекрасных сами по себе, но взятых из разных тел и разных размеров. Поскольку отдельные члены не подходят один к другому, при соединении их получается скорее урод, чем нормальный человек.Это происходит потому, что в их доказательствах им приходится опускать что-то совершенно необходимое и вводить что-то излишнее, не соответствующее чему-либо реальному. Этого с ними никогда бы не случилось, если бы они следовали твердым положениям, если бы они не исходили из обманчивых гипотез.
То, что я здесь говорю, может быть еще не понятно, но дальше, в соответствующем месте, оно станет яснее».
В этом месте предисловия наиболее полно выразилось одно из сильнейших устремлений творческой натуры Коперника — совершенно чуждые ученым средневековья и характерные для людей Возрождения поиски простоты, ясности и гармонии. Торунец и далее настаивает на важности простого построения теории небесных движений.
«Когда я долго размышлял об этой ненадежности традиционных математических учений в отношении путей небесных тел, меня очень неприятно задевало то, что философами еще не дано серной теории движений во вселенной… В то же время эти философы самым подробным образом исследовали сравнительно ничтожные явления.
Я дал себе труд прочесть сочинения всех философов, какие только смог раздобыть. Я хотел установить, не было ли среди них хоть одного, который высказал бы мнение, что движение небесных тел вовсе не таково, как учат математики в школах. Я нашел искомое мною прежде всего у Цицерона. Он рассказывает, что Никет допускал движение Земли. После этого я прочел у Плутарха, что и другие придерживались того же мнения. Я приведу здесь соответствующее место, чтобы оно было у всех перед глазами. Плутарх говорит: «Другие, однако, думают, что Земля движется. Филолай-пифагореец считает, что она обращается, подобно Солнцу и Луне, по плоскому кругу около огня. Гераклид из Понта и пифагореец Экфант также учат, что Земля движется, однако, не поступая при этом вперед, а вращаясь, подобно колесу, вокруг своей оси от заката к восходу».
Отправляясь отсюда, я стал и сам размышлять о возможности движения Земли. Хотя такое допущение казалось мне самому противным здравому смыслу, я принялся рассчитывать различные круги возможного ее движения. Ведь другим до меня такая свобода была предоставлена. Я полагал, что и мне будет дозволена такая попытка.
После долгих поисков я принял, наконец, те движения, которые я придаю Земле в этом моем сочинении, и пришел к заключению, что если движения Земли будут взяты за основание при исчислении орбит каждой планеты, то возможно станет не только объяснить видимые движения планет, но и порядок их орбит и размеры их. Само небо предстанет перед нами в таком гармоническом порядке, что невозможно будет переставить в нем что-либо без того, чтобы не нарушить остальных частей и всего мироздания».
Далее Коперник коротко сообщает, на какие разделы делится его сочинение. Затем он продолжает:
«Я не сомневаюсь в том, что разумные и образованные математики будут согласны со мною, если-только они, как того требует философия, основательно прочтут и продумают доводы, приводимые мною в пользу моих воззрений. Но для того чтобы ученые, равно как и неученые люди видели, что я не боюсь ничьих суждений, а посвящаю эти мои изыскания никому, иному, как вашему святейшеству. В заброшенном краю земли, где я живу, ты, Святой Отец, высоко чтим, как самая. достойная особа по высокому твоему положению, а также за любовь твою к математике и ко всем наукам. Твой авторитет и твое решение может защитить меня от укусов клеветников, хотя пословица говорит, что нет никакого средства против укусов невежд».
Коперник сказал уже все, что полагается сказать в посвящении. Но перед ним снова, в который раз, возникли докучливые образы… Какой вой поднимут защитники «святой традиции» и священного писания, когда в их руки попадут его «Обращения» и тупые их головы постигнут, что сделал он с дотоле нерушимой под их ногами землей! И Коперник испытал тут неодолимое желание здесь же, в посвящении, послать в прядущее свое мнение о них, своих будущих хулителях:
«Если же появятся в будущем пустые зубоскалы, которые, хоть и не смысля ничего в математике, позволят себе все же, на основании какого-нибудь места из священного писания, по злой своей воле хулить мое учение или нападать на него, — я вовсе не буду этим огорчен, а к их суждениям отнесусь с презрением».
Коперник не ограничивает свой полемический выпад этой выразительной фразой, с пера его далее следует «величайшее прегрешение против отцов церкви», которое послужит в дальнейшем одним из оснований для инквизиционного трибунала осудить его трактат как еретический и богомерзкий. Он пишет:
«Всему миру известно, что Лактанций, вообще знаменитый писатель, но очень слабый математик, говорит совсем по-детскио форме Земли и издевается над теми, кто открыл, что Земля имеет форму шара. Поэтому людям науки не следует удивляться, если подобные господаосмеют и меня: математика пишется только для математиков!»
Не поразительно ли, что человек, проживший тридцать лет в тени собора, сорок лет бывший каноником, мог в таких выражениях отозваться о Лактанции, этом «христианском Цицероне», «Григории Богослове западной церкви»? Как можно после этого говорить о Копернике, как о «добром католике», что делают многие буржуазные исследователи? Он им никогда не был!Свое посвящение Коперник заканчивает так: «Надеюсь, что не предаюсь обольщению, думая, что работы мои окажутся полезными и для церкви, главой которой ныне является ваше святейшество. Когда в недавнее время, при Льве X, на Латеранском соборе обсуждали улучшения календаря, задача не была решена только потому, что еще не умели точно определить продолжительность года и месяца, а равно и движение Солнца и Луны. С тех пор, побуждаемый к тому досточтимым епископом Павлом Фоссомбронским, на которого эта задача была возложена, я старался подробно исследовать эту область. Что сделано мною — пусть о том судит ваше святейшество и прочие ученые математики. А для того чтобы не показалось, что я обещаю больше, чем могу сделать, я приступаю теперь к изложению».
В мае 1542 года Ретик привез (рукопись «Обращений» в Нюрнберг.
Нюрнберг был богатейшим вольным городом империи, средоточием лютеранства в южных немецких землях. Здесь предприимчивые швабы торговали перцем, фабриковали знаменитые тогда на весь мир часы-луковицы и в тридцати типографиях печатали библии, молитвенники, астрологические альманахи, заполнявшие полки книжных торговцев всех близлежащих стран.
Ветрей тотчас приступил к набору «Обращений». Уже к концу мая Ретик мог держать корректуру первых листов.
Дело подвигалось быстро вперед. Но в середине лета возникло неожиданное осложнение: Ретик потерял свою кафедру в Виттенберге. Была ли то расплата за увлечение гелиоцентризмом? Прежний покровитель Меланхтон охладел к нему настолько, что молодойматематик оказался вынужденным перекочевать в Лейпцигский университет.
К ноябрю, когда Ретик должен был отправиться в Лейпциг, трактат не был еще закончен набором. Поневоле приходилось препоручить опеку над рукописью кому-либо из местных астрономов. И Ретик выбрал Андрея Оссиандера.