Николай Петров

Кобб М. А.

— О'Коннер?

Рыжеволосый худощавый мужчина поднимается в кресле. Отблеск часов Rolex выдает скромную внешность начальника полиции, которую он пытается поддерживать.

— Да, босс?

В словах чувствуется легкий ирландский акцент.

— Убедись, что они не продвинутся дальше подставного лица, — он кивает, когда мой взгляд перемещается на мужчину справа от него и останавливается на одном из моих старейших соратников. — Иванов? Проследи, чтобы подставное лицо получило компенсацию и вышло на свободу раньше срока.

Седеющая

голова опускается, и он молчит. Он редко разговаривает после того, как несколько лет назад женился во второй раз. Его брак со Светланой Коскович положил конец кровопролитию после долгих лет охоты на тех, кто убил мою драгоценную жену.

Я буду вечно у него в долгу. До меня дошли слухи, что Светлана — настоящая стерва.

Его внутреннее терзания отпечатались в морщинах вокруг глаз, когда он, прищурившись, смотрит на меня. За последние четыре года он постарел на тридцать лет. Он также один из лучших в нашем деле по перемещению товара в организации. Новые связи с семьей его жены очень помогают.

— Сможешь ли ты перевезти шесть тонн груза, которые придут на следующей неделе? У Михаила есть партия пистолетов, которая должна прибыть через три дня. Давайте убедимся, что они будут доставлены в целости и сохранности и их распределено достаточно, чтобы облегчить транспортировку кокса.

Михаил — мой старший сын. Он также самый надежный.

— Я позабочусь, чтобы все прошло гладко, босс. И мы будем готовы к увеличению объема перемещаемого товара в следующем месяце, — голос Петра Иванова глубокий и размеренный. — Когда, вы сказали, он возвращается? — седые брови едва заметно шевелятся в такт словам.

— Они все приедут домой на Рождество в этом году. Так что я планирую устроить грандиозный прием по этому поводу, как только дома будут построены, — давлю окурок от своей сигары в черной пепельнице, чтобы скрыть волнение при этой мысли.

— Вот почему ты носишь бороду как Санта Клаус? — глаза Иванова загораются, а усы подергиваются в дразнящей улыбке.

Остальные мужчины осторожно смеются. Они знают, что Иванов — единственный, кто может подшучивать надо мной, без последствий. Он заслужил это право.

Мои толстые пальцы впиваются в отросшую бороду. Она достаточно длинная, чтобы я мог просто зажать ее между пальцами и потянуть. Но до длины бороды Санта Клауса ей далеко.

— Черт бы побрал этого Санту. Моя борода не белая. Может быть, цвета соли с перцем.

Если мои мальчики привезут домой внуков, она может и побелеть. Не могу сдержать трепетное чувство в животе. Я бы хотел быть дедушкой. Наш мир темный, дети — одни из немногих огней в нем.

Наклоняясь вперед, я позволяю похотливой усмешке искривить губы.

— Может быть, я найду себе маленького горячего эльфа, который будет сидеть у меня на коленях.

Смех, наполняющий комнату, на этот раз искренний.

Чехов поднимает бокал с водкой в мою сторону, прежде чем выпить.

— Тогда это будет

очень хорошее Рождество, босс, — улыбается он.

Она зажимает две маленькие красные таблетки между ухоженными ногтями и нетерпеливо указывает на меня.

— Не будь избалованной маленькой сучкой. Просто прими эти чертовы таблетки, чтоб мне не пришлось снова звать охрану, чтобы они держали тебя. — Светлана выставляет свое костлявое бедро под широкими белыми брюками и снова машет рукой.

— Нет, пожалуйста, не заставляй их делать это! — мой голос дрожит от воспоминания. Крепкие мужчины держали меня за руки, в то время как она закрывала мне нос и рот, пока я не проглочу.

Она не убирала руки, пока я не потеряла сознание.

Мурашки пробегают по телу, заставляя потянуться к этим ужасным таблеткам в протянутой руке с длинными ногтями.

Я ее чертовски ненавижу.

Она сделала меня наркоманкой. Дрожь в конечностях не прекращается, и я проглатываю таблетки всухую с привычной легкостью.

Это тот же самый обряд, который мы исполняем годами. Сейчас я почти рада туману. Мысль о том, что вскоре мне суждено выйти замуж за ее брата-монстра, заставляет чуть ли не выпрашивать всю банку сразу.

— А теперь иди приведи себя в порядок к ужину. Сделай что-нибудь с этим отвратительным рыжим гнездом на голове. Твоему отцу должно быть стыдно за то, что его рыжеволосая жена-шлюха передала тебе свои слабые гены, — она разворачивается на высоких каблуках и хлопает за собой дверью.

Слезы угрожают пролиться по щекам. Мама умерла почти шесть лет назад, а унизительные замечания Светланы до сих пор причиняют боль, как будто ее не стало вчера.

Рак не означает, что она была слабой. Она была самой сильной женщиной, которую знала.

Комок подкатывает к горлу, и я смотрю на часы. Всего несколько минут, чтобы почувствовать боль от ее потери, бушующую во мне, пока не наступит оцепенение.

Моя мачеха права. Я действительно похожа на свою мать. Наблюдая, как расческа распутывает длинные волосы медно-рыжего цвета, я встречаюсь в зеркале со своими собственными зелеными глазами. Глазами матери.

Иногда вижу узнавание на лице отца. Боль, которую он испытывает, когда смотрит на меня.

Если бы я только могла сохранить ежедневные дозы яда. Это уняло бы боль моего и его сердца.

Ужин проходит одинаково каждый вечер. Светлана сидит на одном конце длинного стола, отец — на другом, а я — посередине. Никто не разговаривает. Иногда она смеется над моими неуклюжими движениями, но мне все равно. Это из-за неё я такая.

Я откидываюсь на спинку стула и разминаю горошек в картофельном пюре, когда звонит телефон, нарушая гнетущую тишину.

— Николай. Да. Да. Я понимаю, скоро увидимся.