Николай Петров

Кобб М. А.

Шаг за шагом медленно направляюсь к его комнате. Огонь пробегает по конечностям. Мне стоит огромных усилий, чтобы не сорвать липкую футболку с тела.

Дверь бесшумно открывается в темную комнату.

— Мистер Петров? — не знаю, насколько громко говорю. В голове словно играет оркестр.

В комнате темно, но когда глаза привыкают, бледный свет из окна освещает огромную кровать с четырьмя столбами.

Оторвавшись от стены, я сгибаюсь пополам от пронзительной боли, когда, пошатываясь, иду на тихие звуки его

дыхания.

Слабый крик срывается с моих губ, прежде чем я падаю на него, прямо край кровати.

С рычанием его рука снова находит мое горло, и он переворачивает меня, пока не оказывается верхом, прижимая своим весом к мягкому матрасу.

Я не могу дышать.

— Что за черт? — обнаженная грудь прижимается к моему животу. Горячее дыхание касается кожи, когда его нос почти касается моего. — Почему ты здесь?

Я пытаюсь освободиться от его пальцев, борясь с потемнением в глазах. Бедра прижимаются к нему, пока пытаюсь вдохнуть хоть немного воздуха сквозь железную хватку.

Он шевелит большим пальцем, и поток свежего воздуха устремляется в мои легкие.

— Не нужно было пробираться в мою комнату, если ты хотела потрахаться со мной, маленькая птичка. Все, что тебе нужно сделать, это просто попросить.

Он двигает ногой, и что-то твердое и длинное прижимается к моему бедру.

Он голый.

Это его…?

— Ты меня возбуждаешь. Ты здесь из-за моего члена? Если ты не скажешь сейчас же, я подумаю, что это все, чего ты хочешь.

Он отстраняется, прежде чем снова прижать свой твердый член к моим трусикам.

— Что-то не так, — бормочу я.

— Хмм, да, действительно. Из-за тебя очень сложно не трахнуть дочь лучшего друга, — мускулистое тело обрамляет меня, когда большой палец медленно скользит по моему подбородку.

Жар пронизывает меня насквозь от этого ощущения. Ощущение его члена между моими ногами отвлекает приятными вспышками молний, разливающимися по телу.

Но затем острая боль пронзает мой живот, и я непроизвольно морщусь.

— Со мной что-то не так. Я чувствую тошноту, слабость. Я не знаю, что происходит, — мои пальцы все еще сжимают его запястье, но я не дергаю его за руку. Есть что-то странно успокаивающее в том, что его рука обхватывает мое горло, в его близости, в его… желании.

Меня хотели, но никогда не брали.

Именно поэтому Светлана накачивала меня наркотиками, чтобы убедиться, что я невинна для ее брата.

Он что-то ворчит себе под нос, и жар тела исчезает. Холодный пот и очередная вспышка боли пронзают меня, заставляя свернуться калачиком на смятом пуховом одеяле.

При свете из ванной видно, как он, закутанный в темный халат, стоит рядом с мини-баром в углу огромной комнаты.

На стойке из темного дерева стоят два бокала. Он наполняет один янтарной жидкостью, а другой прозрачной.

Когда возвращается босиком, его широкая грудь обнажена,

демонстрируя татуировки и темные волосы с сединой. Я не могу не заметить, как черный бархат халата выпирает на талии. Если бы я не чувствовала себя так паршиво, мне, возможно, было бы более любопытно увидеть, что скрывается под ним.

— Вот. Пей, — говорит он, пододвигая ко мне бокал с прозрачной жидкостью, а сам одним глотком осушает второй бокал.

Резкий запах водки ударяет мне в нос, и желудок тут же начинает протестовать.

— Я не могу это пить, меня снова вырвет, — пытаюсь вернуть ему бокал, но он прищуривает глаза.

— Нет, выпей. У тебя ломка от наркотиков. Это поможет. Ты сможешь разобраться с алкоголем, когда закончится ломка, — мягкая ткань его халата касается моей ноги, и по спине пробегают мурашки.

— Откуда ты знаешь, что это сработает? — я действительно не хочу, чтобы меня снова рвало, но медленно сажусь и свешиваю ноги с края кровати.

На самом деле мне это было не нужно, но какая-то часть меня тянется к его теплу.

— Я всю свою жизнь имел дело с наркотиками.

Кровать прогибается под его весом, когда он наклоняется ко мне, лицо оказывается всего в нескольких сантиметрах от моего.

Мелкие морщинки у уголков его карих глаз становятся глубже, когда он внимательно меня изучает.

— Не заставляй меня шлепать тебя за непослушание и недоверие.

Я не понимаю, серьезен он или шутит. Так или иначе, это вызывает во мне странное волнение.

С широко раскрытыми глазами, я выпиваю обжигающий алкоголь. Не могу припомнить, чтобы когда-нибудь пила водку, несмотря на русские корни отца.

Теперь я понимаю почему. Это обжигает, как кислота, опускаясь по горлу.

Он отходит и смеется глубоким бархатным смехом.

— Ты хорошо принимаешь напиток Родины, маленькая птичка. Есть надежда на тебя, — он забирает бокал и ставит его на тумбочку рядом с кроватью.

Щеки заливает жаром. Никто никогда так со мной не разговаривал.

Мой желудок сжимается в узел, застонав, я сворачиваюсь калачиком на кровати. Озноб сотрясает, заставляя мои колени поджиматься к груди.

Погружаясь в боль, я почти забываю, где нахожусь.

Она свернулась калачиком на моей кровати, тихо постанывая от боли, а я не могу отвести взгляд от мягких изгибов ее задницы и манящего контура киски находящейся всего в нескольких сантиметрах от моего пульсирующего члена.

Каждый ее слабый стон заставляет яйца дергаться.

Чувство ее подо мной оставило глубокий след на моей коже. Ее бедра, прижимающиеся ко мне, нежный пульс под пальцами — жестокое напоминание о том, как давно в моей постели не было женщины.