Николай Самохин. Том 2. Повести. Избранные произведения в 2-х томах
Шрифт:
Видимо, она имела опыт в таких делах, потому что сразу прошла на кухню и заглянула во все кастрюли. Потом отворила дверь в мою комнату, увидела на стене боксерские перчатки и спросила:
– Это что?
– Перчатки, – ответил я.
– Для чего?
– Для бокса.
– Так, так, – сказала представительница и потыкала перчатки пальцем. – Чтобы, значит, следов не оставалось.
– Каких следов? – не понял я.
– На теле человеческом! – зловеще округлила глаза представительница.
Она задержалась
Четвертый вечер мы провели в сквере, на скамеечке. Иван Никифорович достал из внутреннего кармана несколько журналов с кроссвордами и сказал:
– Вентиляция мозгов. Очень полезно на свежем воздухе.
Дотемна мы вентилировали мозги, а потом со всеми предосторожностями отправились домой. Мы прошли через соседний двор, прокрались вдоль дома, чтобы нас не заметили с балконов, выключили свет в подъезде и ощупью, стараясь не топать, стали подниматься наверх.
– Пять, шесть, семь, – шепотом отсчитывал марши Иван Никифорович.
На площадке четвертого этажа ктото зашевелился.
Иван Никифорович вскрикнул и зажег карманный фонарик.
Возле нашей двери сидел на корточках представитель.
– Ну-с? – яростно спросил Иван Никифорович. Представитель поморгал глазами и сказал:
– Закурить вот ищу…
Я отдал ему всю пачку.
Он осторожно выбрал одну сигаретку, возвратил пачку и пошел за нами в квартиру.
– Что вам еще?! – зашипел Иван Никифорович, отрезая ему дорогу.
– Спичку, – пробормотал тот.
Иван Никифорович выстрелил у него перед носом пистолетом-зажигалкой.
Представитель отшатнулся, слегка побледнев, но назад не повернул.
– Кхе, ххе, – сказал он, прикурив. – Посмотреть надо бы… То да се… Пятое – десятое.
…Двенадцатого представителя мы ждали с большим нетерпением. Волновались. Иван Никифорович даже расстелил в коридоре новую дорожку. Но я критически осмотрел ее и сказал:
– Пожалуй, лучше убрать. Пол у нас хороший. Еще запутается в ней, чего доброго.
Наконец раздался звонок. Я открыл дверь и сказал, кланяясь и отступая:
– Добро пожаловать! Просим! Очень рады!
Тем временем Иван Никифорович предательски зашел гостю в тыл и сделал ему подножку.
– Держи! – хрипло крикнул он, навалившись на представителя животом. – Хватай его!
Потом мы взяли его за руки и за ноги, вынесли на площадку и… Он жил двумя этажами ниже.
Завтра нас с Иваном Никифоровичем опять будут судить.
КАРАНДАШ
– А тебе я привез вот что! – сказал мой друг, вернувшись из туристской поездки. Он с таинственным видом запустил руку в карман и достал карандаш. Отличный самозатачивающийся карандаш из цельного грифеля знаменитой фирмы «Хартмут».
Я полюбовался карандашом и спрятал его в стол. Большой нужды в нем не было – писал я авторучкой. Может, он так и пролежал бы в столе или потерялся, как терялись все другие мои карандаши, если бы не случай.
Карандаш увидел очеркист Небыков. И сразу же схватился за него двумя руками.
– Отдай! Бери за него что хочешь!
Мне очень нравилась ленинградская зажигалка Небыкова. Хороши были у него также старые мозеровские часы. Но я застеснялся.
Правда, дареному коню в зубы не смотрят, но все-таки карандаш стоил не больше тридцати копеек.
– Не могу, – ответил я. – Подарок.
– Отдай, – угрюмо сказал Небыков. И потянул карандаш к себе. Я потянул обратно.
В этот момент вошел художник Малявко, увидел карандаш и по своему обыкновению захныкал:
– Я рисую. Я штрихую. Я тушую. Подари, голубчик! Уступи. Променяй. Зачем тебе? Я твой портрет нарисую. В рост.
– Идите вы все к черту! – сказал я и положил карандаш на место.
Потом зашел наш редакционный поэт Жора Виноградов, заговорил мне зубы анекдотом и попытался унести карандаш в рукаве пиджака. Я догнал его на пороге и сделал подножку.
– Ладно, – сказал Жора, разминая ушибленное колено. – Собственник! Все равно не убережешь.
После Жоры заявился председатель месткома Курчавый. Он поставил передо мной карманный радиоприемник и повернул рычажок. Радиоприемник заиграл танец маленьких лебедей.
– Между прочим, Москву ловит на длинных, средних и коротких волнах, – сказал председатель. – Чудо техники.
– Ну и что? – спросил я.
– Как что! – удивился Курчавый. – Берешь? За карандаш.
– Между прочим, я был чемпионом факультета по боксу, – прорычал я.
– Понятно, – сказал Курчавый. – Значит, не берешь.
Когда я после работы спустился вниз, изза угла выскочил Небыков. Он схватил меня за шиворот и, кровожадно улыбаясь, сказал:
– Пошли в ресторан! Выпьем по махонькой!
Я вырвался и побежал.
– Держи его! – крикнул мне вслед Небыков.
…Утром на троллейбусной остановке меня подкараулил Малявко.
– Я рисую, – затянул он, не здороваясь, – я тушую.
И тут меня осенило.
– Знаешь, – сказал я. – Поговори с Небыковым. Я уже пообещал ему. Теперь неудобно отказывать.
Я усадил Малявко в троллейбус и позвонил из автомата Небыкову.
– Привет, старик! – бодро сказал я. – Понимаешь, решил уступить карандаш Малявко… за велосипед.
После этого я не торопясь, пешком, отправился на работу.
Первые в редакционном коридоре мне встретился Жора Виноградов. Он быстро нес кудато свою любимую пишущую машинку «Оптима». Меня Жора не заметил и даже толкнул плечом.
Небыков явился на службу только в обед с рюкзаком за плечами, в котором что-то позвякивало.