Николай Самохин. Том 2. Повести. Избранные произведения в 2-х томах

Самохин Яков

Курчавый ходил задумчивый и время от времени о чем-то шептался с председателем кассы взаимопомощи.

Через два дня Малявко оказался владельцем радиограммофона РГЗМ, опасной бритвы, пылесоса и машинки для перемалывания кофе. Жора Виноградов получил двуствольный винчестер. Кроме того, Курчавый задолжал ему пятнадцать рублей, а сам Жора обязан был передать Небыкову полученные от Малявко болотные сапоги и четыреста метров «Сатурна». У Курчавого к этому времени были две теннисные ракетки, велосипед, Жорины боксерские перчатки

и шестьдесят рублей долга в кассе взаимопомощи. Небыков имел кожаную куртку с четырьмя «молниями», охотничий нож и подержанный акваланг в потенциале. Акваланг должен был передать ему Малявко после того, как Жора выменяет его гдето на холодильник «Газоаппарат».

Про карандаш никто из них больше не вспоминал.

НОВОСЕЛЬЕ

Еще когда мы с домоуправом первый раз поднимались наверх, чтобы осмотреть мою квартиру, я обратил внимание на эту бабку. Маленькая такая, аккуратная старушка. Она сидела на трехногом стульчике на площадке четвертого этажа и совершенно ничем не занималась.

Старушка кивнула на меня и миролюбиво спросила домоуправа:

– Новый жилец?

Домоуправ заскрежетал зубами и бросился вверх по лестнице. А я остановился и сказал:

– Новый, бабуся! С иголочки! Новее не бывают! Когда мы спускались обратно, старушка спросила:

– Клопов нет?

– Что вы, – ответил я. – Какие клопы!

Переезжал я на другой день.

– Будете ремонтировать? – спросила старушка, когда я появился на четвертом этаже с тумбочкой в руках.

– Здравствуйте, – сказал я. – Нет, зачем же. Дом ведь новый.

Я преодолел еще четыре марша, оставил тумбочку и пошел за кроватью.

– Некоторые сразу ремонтируют, – сказала бабка, когда я с ней поравнялся.

– Вот как! – удивился я. – Мда!..

– Семью перевезете в другой раз? – спросила она, воспользовавшись тем, что кровать моя застряла на площадке.

– Да, – ответил я. – Собственно… видите ли, я – холост.

– Дети – большое беспокойство. Не правда ли? – сказала старушка, когда я спускался за чемоданом.

– Возможно, – пожал плечами я, – не знаю.

– Родители ваши живы? – спросила она во время следующего рейса.

– Частично, – пробормотал я и прибавил ходу, насколько позволяли бьющие по ногам чемоданы.

«Мужайся, старик! – сказал я себе. – Не поддавайся панике. Старушек много, а здоровье одно».

Обратно я стремительно съехал по перилам.

– Они живут в деревне? – донеслось мне вслед.

Внизу оставались еще корзина с книгами, постель и чайник. Я взял в правую руку корзину, в левую – постель, в зубы – чайник, открыв дверь головой и побежал по лестнице со скоростью четыреста метров в секунду.

– И держат корову? – крикнула бабка, умело рассчитав упреждение.

Я запер дверь на два поворота ключа, отдышался, достал одеяло, разрезал его на полоски и свил веревку. Потом спустился из окна шестого этажа и на первом телеграфном столбе прибил объявление:

«Меняю квартиру со всеми удобствами в центре города на жилплощадь в любом отдаленном районе».

ПЯТОЕ ДЕЙСТВИЕ АРИФМЕТИКИ

Мы отошли от кассы вместе.

– Послушай, старик, – взял меня под руку Миша Побойник. – Не откажи в любезности…

Вид у него был крайне озабоченный.

– Заскочи со мной в магазин, старик, – сказал Миша. – Хочу сделать одну покупку.

– Понятно, – догадался я. – Что-нибудь ого-го? Тебе может не хватить получки?

– Не думаю, – с легким сомнением сказал Миша. – Видишь ли, надо купить шнурки.

И он выставил длинную ногу, обутую в коричневый ботинок на могучей тракторной подошве. Шнурки у него были, действительно, никуда. Узел на узле, в иных местах даже надставленные белой тесемочкой.

– Ну так что? – спросил Миша. – Поможешь?

– О чем разговор! – сказал я. – Сделаю все что смогу.

После работы мы отправились в универмаг. Продавщица выложила на прилавок толстый пучок шнурков. Миша долго разглядывал их, пропускал сквозь пальцы, перетряхивал. Потом толкнул меня в бок и спросил шепотом:

– Ну, как ты находишь?

– Знаешь, – сказал я, – они ничего. Коричневые, и все такое… Тебе к лицу. Разве только чуть длинноваты. В общем-то, смотри – тебе носить. В конце концов, если не нравятся, можем поискать другие. На универмаге свет клином не сошелся.

– Поищем другие, – быстро согласился Миша. – Ты ведь не торопишься, а?

– О чем разговор, – сказал я.

В специализированном магазине «Обувь» шнурки были, по-моему, не хуже и не лучше. Только разве чуть-чуть покороче. И слегка покоричневее.

– Может, пойдем дальше? – спросил Миша.

– Бери, – сказал я, – лучше не найдешь. Я тебе говорю.

– Ты думаешь? – спросил Миша. – А почем они?

– Одиннадцать копеек, – сказала продавщица.

– Все? – спросил Миша.

– Нет, пара.

– Пара?! – ахнул Миша. – Этих? Шнурков? Кошмар! Еще семнадцать копеек – и кружка пива. Ну и ну!

Мы добавили по семнадцать копеек и выпили пива. По кружке.

– Повторим? – спросил Миша.

– О чем разговор, – сказал я.

Мы повторили.

Тут я вспомнил, что давно собирался купить себе запонки. В конце концов, сколько можно застегивать рукава булавками? Запонки стоили восемьдесять копеек.

– Деньги в кассу, – сказала продавщица.

Возле кассы Миша поймал мою руку

– Ты что, старик, спятил! – сказал он – Восемьдесят копеек! За этот металлолом! Еще семьдесят – и двести грамм.

Мы прибавили по семьдесят и выпили по двести. Миша развеселился.

– Знаешь, какое действие арифметики лучше всех? – прищурился он – Пятое – добавление. Добавим?