Никому о нас не говори
Шрифт:
Страх — один из лучших инструментов управления. Будет меня бояться — будет держать рот на замке. Всё просто.
И этим надо заняться в ближайшее время. А пока что мне нужно всё-таки свалить домой. И кажется, придётся делать это в вещах Пахома.
— Я возьму на время у тебя твоё тряпье, — говорю ему, а тот и не против.
Он снова безразлично пожимает плечами, но всё же добавляет:
— Таблетки-то забери.
Мне точно в руки летит небольшой аптечный пакет. Ловлю его и засовываю вместе с телефоном и ключами от машины в карманы растянутых спортивок. А потом я оставляю Пахома допивать
***
Дом. «Милый дом». Триста квадратов, три этажа модного интерьера, пятьдесят соток с бассейном и даже своим прудом с утками. Такие хоромы обычно красуются на рендерах строительных компаний или в фильмах, но для меня это реальность: я живу здесь.
И ненавижу каждый сантиметр этого дома. Меня воротит от идеально зелёного газона и ровных клумб. Каждый раз, когда я возвращаюсь сюда, то мечтаю уйти отсюда как в каком-нибудь блокбастере: чтобы позади меня эпично взорвался этот трёхэтажный особняк. Но он всё так же стоит на месте.
Поэтому сегодня мои желания не меняются. Ну за исключением того, что всё же в первую очередь мне надо закинуть в желудок что-нибудь съедобное. А потом уже можно снова возвращаться к мечтам, что здесь всё горит синим пламенем.
Заехав во двор, паркуюсь прямо с накатом передними колёсами на клумбу с только что посаженными цветами. И делаю это специально. Испытываю удовлетворение лишь от одной мысли о том, как будет вопить Крысёныш, когда увидит, как моя машина проехалась по её саду.
Я выхожу из тачки под косые взгляды охраны. Показав им приветственный фак, хлопаю дверью машины и иду в дом. Естественно, делаю это не по идеальным каменным дорожкам, а прямо по газону. Надеюсь, охрана уже доложила Крысёнышу о кончине её новорождённой клумбы. И пускай у меня дико разрывается голова, но слушать её вопли всё равно будет наслаждением. Даже через боль.
Но в доме тишина. Скидываю в коридоре кроссовки и сразу направляюсь на кухню. Да, это мой дом, но ощущаю себя здесь как в музее. Вензеля, статуи, картины, диван в гостиной — всё будто бы из века, в котором проводились балы и дуэли. Жуть, короче. Плеваться хочется, ведь это всё — дело рук Крысёныша.
С ней-то я и встречаюсь, едва переступая порог кухни. Лена или, как зовёт её мой отец, Леночка — моя мачеха. Но я зову её Крысёнышем. Она ведь даже похожа на крысу, правда, прокачанную пластическими хирургами: окрашенные в пепельный цвет волосы, худое вытянутое лицо, острый нос, глазёнки, моргающие искусственными ресницами, и рот типичной сосалки — огромные, набухшие губы, которые почти всегда выкрашены красной помадой. Отец нашел её на какой-то модной выставке и сразу притащил в дом.
А сейчас Крысёныш в чёрном брючном костюме стоит у окна и попивает кофе, прикладываясь своими красными губёшками к чашке. Жаль, что окна здесь выходят не на ту часть двора, где припаркована моя тачка. Было бы классно.
— Явился. Твой отец переживал, — язвительно произносит Лена, не поворачивая ко мне головы.
— Я рад за него, — отвечаю сухо, подходя к холодильнику.
Распахнув его дверцы, достаю тарелку со жратвой. Кажется, там мясо, запечённое с какими-то овощами. Сойдёт. Запихиваю еду в микроволновку и, пока жду её разогрева, ощущаю острый приступ сушняка. Да такой, что нет сил брать
Она вдруг ставит свой кофе на стол и, цокая каблуками по паркету, идёт к микроволновке. Я даже пить начинаю медленнее, когда вижу, как Лена достаёт оттуда мою еду и запихивает её обратно в холодильник.
— Эй! — Я выключаю воду и быстро вытираю мокрые губы тыльной стороной ладони. — Ты офигела?
— Пожрёшь потом, — фыркает Крысёныш и снова складывает руки у себя на груди. — Сейчас здесь будут фотографы и журналисты.
— С какого хрена?
— Про меня будет целая статья на развороте в модном журнале. — Губёшки Крысёныша демонстративно складываются в трубочку.
А я кривлюсь. Статья? О чём? Как насосать на особняк?
— Да мне срать, кто сюда приедет. Когда мне жрать в этом доме, решу сам. — И я снова иду к холодильнику.
Открываю его, собираясь достать ту тарелку с едой, но дверца резко захлопывается перед моим носом. А за дверцей стоит Крысёныш.
— Исчезни отсюда, — шипит она.
Злость молниеносно заполняет мои лёгкие. Ладони неосознанно сжимаются в кулак. Костяшки уже зудят пройтись по лицу моей мачехи. Я делаю шаг, становясь к ней вплотную. Резкий, ядерный аромат духов тут же подзывает к моему горлу тошноту. Но я даже не пытаюсь её сдержать. Если меня вдруг вырвет на костюмчик Крысёныша, я несильно расстроюсь.
— Слушай, сосалка силиконовая, — рычу в её лицо, — то, что ты раздвигаешь ноги перед моим отцом…
Но Лена не тушуется. Нагло хлопает искусственными ресницами и, подняв правую руку вверх, демонстрирует мне тыльную сторону своей ладони. На безымянном пальце красуется кольцо с весьма заметным камнем.
— Так-то я официально раздвигаю ноги перед твоим отцом. Забыл, кто здесь хозяйка? — заявляет самодовольно.
— Но не мне. Так-то я сын твоего хозяина, — передёргиваю её интонацию.
Лена гордо вскидывает подбородок и расплывается в какой-то змеиной улыбке:
— И скоро будешь не единственный.
Я вздрагиваю и застываю. И теперь глазами хлопаю я, ошарашенно смотря на мачеху:
— Чего?
— Твоему отцу нужен нормальный наследник, а не шваль вроде тебя.
— Ты… — мой голос садится, а боль в голове вдруг снова нарастает. — Ты беременна, что ли?
Лена опускает ладони на свой пиджак в районе живота, а я обалдело слежу за движением её рук.
— Скоро у Лёши родится нормальный ребёнок, и он наконец вышвырнет тебя из этого дома, — говорит, и улыбка не сходит с её омерзительного лица.
Эта новость как плеть. Бьёт хлёстко и болезненно. Мне не то становится жарко, не то холодным потом окатывает. Отшатываюсь от Лены. Я не готов к такому. Какой ещё ребёнок, мать вашу? По дому будет бегать копия Крысёныша и моего отца?
Тошнота, сжав желудок, ползёт вверх. Машинально отталкиваю от себя Лену, склоняясь над раковиной. Спазмы дерут горло, но в моём организме нет ни крошки уже больше суток. Меня выворачивает пустотой и страшными звуками. А по голове словно кувалдой бьют. Но эти муки заканчиваются так же быстро, как и начались. Судорожно дышу носом, стараясь унять дрожь, охватившую моё тело.