Никто не придет
Шрифт:
– Пообещали выслать на помощь кавалерию?
– Да. Что-то вроде этого.
– Что ж… Возможно, это и к лучшему. Давно пора навести в этом поселке порядок.
Он допил виски и сказал:
– Через час я улетаю по делам. Меня не будет в Хамовичах очень долго. Вероятней всего, мы с вами больше не увидимся.
– Да, – произнесла Маша. – Наверное.
Илья Львович посмотрел на пустой стакан, как бы раздумывая, стоит ли выпить еще порцию или повременить. Потом вздохнул и сказал мягким голосом:
– Глядя на вас, Мария Александровна, я
– Пожалели?
Он кивнул:
– Да. Будь я моложе хотя бы лет на десять, я бы предложил вам руку и сердце и сделал бы все, чтобы получить ваше согласие.
Любимова удивленно нахмурилась:
– Это шутка?
Рутберг покачал головой.
– Нет. – Помолчал немного, а затем, посмотрев Маше в глаза, тихо проговорил: – Как думаете, может быть, у меня и сейчас есть шанс?
Маша покачала головой:
– Нет.
– Тогда, быть может, мы как-нибудь вместе поужинаем? Просто ужин, и все. Ресторан выберете сами.
– В Хамовичах так много ресторанов?
Рутберг улыбнулся:
– Я говорил не о Хамовичах. Мы можем поужинать в Париже. Или в Риме. Или в Венеции. Час-два часа полета, и мы на месте. От аэропорта до ресторана нас довезет любая машина, какую вы пожелаете. Лимузин, спорткар, желтое такси с болтливым арабом-таксистом – все, что захотите. О визе тоже можете не беспокоиться, я все устрою. Ну, так как?
– Вряд ли я когда-нибудь настолько проголодаюсь, – сказала Маша.
Рутберг отвел взгляд и вздохнул:
– Жаль. Что ж, передавайте привет Глебу Корсаку. И кстати… – Он снова посмотрел на Машу. – Запишите мой телефон – на тот случай, если я вам все-таки понадоблюсь. Или если вам понадобится моя помощь.
Маша чуть прищурила золотисто-карие глаза:
– А вы, я вижу, никогда не теряете надежды.
– Пути Господни неисповедимы. Жизнь непредсказуема и жестока, а люди нуждаются в друзьях. Я хочу быть вашим другом, Мария Александровна, и надеюсь, что вы станете моим.
Маша на секунду задумалась, после чего кивнула:
– Да, пожалуй, это имеет смысл.
Она раскрыла сумочку, достала блокнот. Произнесла с легкой досадой:
— Не могу найти ручку.
Илья Львович достал из стаканчика перо и протянул Маше:
– Возьмите мою.
– Спасибо. – Она взяла позолоченный изящный «Паркер», украшенный стразами. – Диктуйте.
Рутберг продиктовал, Маша быстро записала, закрыла блокнот и протянула ему перо.
Илья Львович покачал головой:
– Оставьте себе. На память.
– Это же «Паркер»!
– Считайте это подарком. Возьмите, или я обижусь.
Маша не посмела перечить человеку, который позаботился о Глебе так, как не позаботился бы больше никто. Чувствуя досаду и смущение, она сунула ручку в карман плаща.
– Скоро ваши коллеги будут здесь, и ваши неприятные приключения закончатся, – сказал Илья Львович. – Хотите подождать их тут?
Еще пять минут назад Маша не собиралась никуда идти,
– Пойду прогуляюсь по поселку, – произнесла Маша. – Попью кофе в вашем «Кафе», выберу себе подарок в «Бакалее».
– Хотите – выделю вам охрану?
– Спасибо, но ваша охрана мне не нравится. Слишком много неприятных моментов с ней связано.
– Что ж, дело ваше. Будьте осторожны, Мария Александровна. Будьте осторожны.
– Хорошо. Я постараюсь.
3
Улицы поселка были безлюдными и мрачными. Впрочем, как всегда. В Хамовичах напрочь отсутствовало то, что принято называть «уютом маленьких городков». Вроде бы все именно такое, каким должно быть – дома, деревья, великолепный пейзаж из лесистых холмов, окаймляющих поселок. Даже водохранилище свое имеется. Но дома – серые и безликие, деревья – слишком аккуратные, улицы – слишком прямые, словно прочерченные по линейке. Все какое-то выхолощенное. Окна задернуты шторами, а то и вовсе закрыты ставнями. Заборы высокие, но из-за них не доносится детский смех.
– Эй, дочка! – окликнул Машу старческий голос.
Маша обернулась. Возле калитки ближайшего дома стояла согбенная старуха в старой серой куртке и черном платке, повязанном так, как только могут их повязывать вечно мерзнущие русские старухи.
– Что вам, бабушка?
– Ты журналистка из Москвы? – спросила старушка.
– Да, – ответила Маша.
– Здесь уже был журналист. Совсем недавно.
– Да, – сказала Маша, – он мой коллега. Вы с ним беседовали?
Старуха огляделась по сторонам, потом подняла руку и поманила Машу к себе крючковатым коричневым пальцем.
Маша подошла. Старуха снова посмотрела по сторонам, потом приблизила лицо к лицу Маши и тихо произнесла:
– Твой друг тоже про все расспрашивал. Особливо про погорельца.
– Про какого погорельца? – не поняла Любимова.
– Про дохтура.
Маша слегка опешила.
– Вы говорите про доктора Тихонова? – уточнила она.
Старуха покачала головой:
– Нет, про другого. Про того, который работал на горе. Давно, ишшо при советской власти.
– Доктор Рутберг?
Старуха кивнула:
– Он самый. Слышь-ка, милая, я твоего друга в дом не впустила. А тебя впущу. Ты похожа на мою воспитанницу, царствие ей небесное. Я, слышь, ее вынянчила на своих руках.
– Она умерла?
– Ее убили. Давно, еще в разруху. Дружок ейный, Ванька Демидов, приревновал Кирушу к какому-то приятелю и ножиком ее зарезал.
Маша удивленно подняла брови:
– Вы говорите про Киру Рутберг?
– Про нее, – кивнула старуха. – Пропала девка ни за грош. А все из-за парней. Все беды из-за парней, дочка. Никогда им не доверяй. Парень, он ведь как приблудный кот – в глаза посмотрит, замурлычет, потрется об тебя, а отвернешься – стащит кусок масла, и был таков.