Никто не придет
Шрифт:
Теперь настала очередь Маши оглядеться по сторонам. Она чуть наклонилась к старухе и тихо спросила:
– Вы сказали, что мой коллега хотел поговорить с доктором Рутбергом. Но ведь это невозможно. Доктор Рутберг сгорел в огне почти шестнадцать лет назад.
– Левушка сгорел? – Старуха ощерила гнилые зубы в улыбке и помотала головой. – Вот уж нет. Жив, горемыка. Про то, что здоров, не скажу, но помирать, кажись, пока не собирается.
Лев Рутберг жив?! Сердце Маши учащенно забилось. Перед глазами у нее
– Он… – Маша сглотнула слюну. – Он сейчас в вашем доме?
– Конечно, – удивленно сказала старуха. – Куда ж он денется? Может, и убег бы, кабы ноги двигались. Так ведь не двигаются. Хочешь с ним поговорить – заходи в дом.
В доме стоял застоявшийся старческий дух. Пахло лекарствами, грязным бельем и прогорклым маслом. Пройдя из прихожей в комнату, Маша увидела перед собой человека, сидевшего в кресле-каталке. Человек дремал. Левая часть его лица была обезображена страшными коллоидными рубцами. Вне всякого сомнения, это были шрамы, оставшиеся от ожогов.
Правая часть лица сохранилась, и глядя на эту половину лица, Маша без труда узнала знакомые черты. Время обошлось с этим человеком более безжалостно, чем с его братом. Он выглядел старым, больным, сломленным.
Глядя на него, трудно было представить, что когда-то этот жалкий старик был светилом науки, гением, одержимым своей работой. Безумным профессором из фантастического фильма, который жаждал стать повелителем мира.
Маша взглянула на старушку и сказала:
– Он спит.
– Это ничего. – Старуха подошла к старику и положила ему на плечо узловатую, морщинистую руку. Чуть наклонилась и крикнула ему в ухо: – Левушка!
Старик открыл глаза и уставился на Машу. Левый его глаз был слеп и бел.
– Лев Львович, – громко проговорила Маша, все еще не веря до конца в то, что видит перед собой профессора Рутберга, – вы можете говорить?
– Он говорит, – сказала старушка. – Но понимаю его только я. Ты спрашивай, а я разъясню.
И Маша, не теряя времени, приступила к допросу.
– После того несчастного случая… – Она произносила слова громко и раздельно. – Вы никогда больше не поднимались в лабораторию?
Старик разлепил губы и что-то пробормотал.
– Он сказал: «Нет», – перевела старуха.
– Вы уверены, что лаборатория закрыта? И что исследования, которые там велись, свернуты? Вы в этом уверены?
Обожженный человек опять что-то промычал правой стороной рта.
– Он уверен, – сказала старуха. Она достала откуда-то платок и ловко подтерла вытекшую из угла губ инвалида слюну.
И вдруг плечи старика затряслись.
– Что случилось? – спросила Маша. И вдруг поняла. – Он… плачет?
– Он постоянно плачет, –
Плечи инвалида дергались, по щекам текли слезы.
– А над чем именно он работал? – спросила Маша у старухи. – Чего хотел добиться?
– А чего они все хотят? – проворчала та в ответ. – В Царство Божье на земле шагнуть! Над людьми власть заиметь! Да только где уж им, горемычным. На глаза очки надели, а духовные очи сомкнули. Вот и у этого не получилось.
Плечи старика все еще немного подергивались, но сам он прикрыл глаза и опустил голову на грудь.
– Устал, – сказала старуха. – Надолго его теперь не хватает. Скажет слово, скажет другое, да и засыпает. Теперь уж до вечера не добудишься.
– А что он натворил?
– Божий промысел изменил. Природу звериную и человечью запутал.
– Как это?
– Да так. Звери здесь теперь опасные. С тех пор как водохранилище водой заполнили да егеря пожгли, что-то такое в округе приключилось – люди стали пугливы, как дикие звери, а звери – смелы, как люди. А уж какие умные стали, звери-то эти, про то и словами не перескажешь. Им только рук не хватает, а то сами себе дома бы строить стали. Там, в лесу… – Старуха махнула морщинистой рукой в сторону холмов.
Маша с сомнением посмотрела на старика. Ей хотелось продолжить разговор, расспросить его о сути исследований, о том, что именно произошло пятнадцать лет назад.
– Можно попробовать его разбудить? – спросила она у старухи.
– Попробовать-то можно. Но даже если разбудить – будет капризничать да кричать, как малый ребенок. – Старуха посмотрела на Машу мягким взглядом, как смотрят на неразумного, но еще не слишком испорченного ребенка. – Ты, слышь-ка, иди уже. Поговорила чуток, и будет. Пропиши в своей газете, что никто не должон лезть в Божье дело. И что любой, кто осмелится, вот так же и кончит, как Левушка. Поняла ль?
– Поняла, – ответила Маша.
– Ну, ступай себе с Богом.
«Сколько еще оживших мертвецов встречу я в этом поселке?» – невесело подумала Маша, вспомнив лица Илоны Сафроновой и Льва Рутберга.
Покинув дом старухи, она почувствовала неприятную сухость в горле и острое желание выпить. Бокал прохладного белого вина пришелся бы весьма кстати. Но только где его возьмешь в этой Богом забытой дыре?
С полминуты она стояла посреди улицы, под серым, безрадостным небом, поеживаясь от слишком сильных порывов ветра, и размышляя о том, что делать дальше.