Нищета. Часть вторая
Шрифт:
— Время и расстояние — за нас, — философствовал князь, — но еще лучше обладать богатством, ибо только оно дает власть.
Бывший сыщик Николя, он же — виконт д’Эспайяк, а ныне — князь Матиас, стал еще более честолюбив. Княгиня любила золото не меньше, чем ее муж. Она добывала этот металл самыми разнообразными способами. По мере того как расширялся круг их знакомств, вожделения новоявленных супругов росли.
В салоне княгини Матиас появились другие лица. Прежние посетители типа Бобешей [49] стушевались перед Тартюфами и Фракассами [50] ,
49
Бобеш — известный во Франции ярмарочный фигляр, живший в начале XIX в.
50
Фракасс — герой романа Теофиля Готье (1811–1872) «Капитан Фракасс»; тип забияки.
На балу, который князь и княгиня Матиас дали на другой день после убийства Михайлова, собралось много рыцарей наживы, а также и женщин, с виду холодных, как мрамор, и на самом деле податливых, как глина. Право же, проститутки с Риджент-стрит, понуждаемые голодом, предлагали свое тело не так бесстыдно и не так искусно, как эти прекрасные, но до единой титулованные дамы, сохранявшие для пущего соблазна национальные костюмы и манеры…
Гости безуспешно задавали друг другу вопрос: откуда родом хозяева дома? Старый немец, наполовину впавший в маразм, уверял, что он узнал в княгине дочь немецкого курфюрста, из числа тех, что плодят коронованных особ, но сами остаются без престола.
— Несомненно, это она, — говорил немец пожилой дуре, носившей титул графини Фегор. — Но, конечно, годы сказываются…
— Разумеется! Когда вы ее знавали, она была моложе…
— Нет, старше.
— Ничего не понимаю!
Обступившие князя мужчины зловещего вида поздравляли его:
— Не скромничайте, ваше сиятельство, вы совершили подвиг! Вы, словно Давид, сразились с филистимлянами! [51]
— Мы вас узнали. Если бы не наша помощь, вы попали бы в руки черни; мы помогли вам добраться до кареты.
51
Вы, словно Давид, сразились с филистимлянами! — По библейскому преданию, пастух Давид камнем из пращи сразил филистимлянского богатыря, великана Голиафа.
— Вы столь же храбры, как княгиня — прекрасна!
Князь ловко лавировал, не отрицая и не подтверждая, стремясь быть любезным, насколько позволяла его противная физиономия филера.
Гости, окружившие княгиню, также интересовались последними событиями, но несколько по-иному.
— Представьте себе, — говорила одна леди из католического комитета, — эта Анна Демидова позволяет себе заниматься благотворительностью! Она взяла на свое попечение двух девушек. Об одной из них ее просила позаботиться несчастная Бланш де Мериа, та, что сошла с ума. А другая несколько дней назад пропала.
— Пропала?
— Право, не знаю. Потом ее подобрал на улице какой-то подозрительный мужчина. Между прочим, девушка эта некрасива, плохо сложена, сущее пугало! Она собиралась броситься под колеса кареты, но этот человек отвел ее к Анне, с которой он был знаком (все эти разбойники хорошо знают друг друга). Оказалось, что старшая сестра — уже там… Целый роман!
— Зачем социалисты вмешиваются не в свое дело, давая приют неимущим? Ведь этим занимаются городские власти… Такое поведение просто оскорбительно!
— О, они не ограничиваются одними оскорблениями. Читали вы последние газеты? Там есть статья под заголовком: «В приюте Нотр-Дам де ла Бонгард». Как, должно быть, торжествуют проклятые бунтари!
Молодой человек, прислушивающийся к разговору, кусал губы, еле сдерживая улыбку. Ему было отлично известно, кого в наши дни называют «бунтарями» и чего стоят подобные клички. Именно потому, что он знал всему истинную цену, его и назначили секретарем католического комитета, почетными председателями которого были князь и княгиня Матиас.
Комитет для видимости занимался филантропией, втайне же руководил финансовыми операциями банка, именуемого в секретных бумагах «Лептой грешников», а в широких кругах известного под названием «Народной копилки». Это лживое название вводило в заблуждение многих простаков. Банк использовал их сбережения, — правда, небольшие, но вместе со сбережениями других, более зажиточных простаков составлявшие огромные суммы.
В отличие от воровской шайки, в этом комитете каждый превозносил честность остальных его членов и кичился собственной честностью. Ведь нет ничего легче, чем оскорбить стыдливость женщины, лишенной стыда, и нет более высокопарных рассуждений, чем разглагольствования мошенников о порядочности…
Княгиня побледнела, услышав про статью о приюте, но сразу же овладела собой и заметила, не поведя и бровью:
— Очевидно, руководить такими учреждениями поручают людям недостойным. Из-за отсутствия проницательности у госпожи Сен-Стефан в стадо господне проникли волки и растерзали несколько овечек…
Подошедший к ним секретарь комитета опять улыбнулся.
— Вы знакомы с госпожой Сен-Стефан? — спросила княгиню одна дама.
Несмотря на свою наглость, та покраснела так сильно, что это стало заметно и сквозь румяна.
— Нет, я ее никогда не видела. Это просто мои предположения…
Мужчины, окружившие князя, говорили о том, как привлечь новых акционеров в «Лепту грешников». Речь зашла об одном иностранце, видимо, более богатом, чем он казался.
— Этот человек квартирует со своим сыном на Шарлотт-стрит, там же, где жила несчастная Бланш де Мериа.
— Вы уговорили его стать вкладчиком?
— Да, он собирался сегодня внести деньги.
— И много? — осведомился князь.
— Изрядный куш: двенадцать тысяч гиней. По его словам, пока у него больше нет. Но если эта сумма даст приличный доход, он, быть может, достанет еще денег.
— Направьте в шестое отделение, — сказал толстый англичанин.
Секретарь вынул записную книжку и сделал пометку: «12 000 гиней, в 6-е отделение».
— Как его зовут? — спросил он.
— Кажется, Клод Плюме, точно не знаю.
— Пока запишите «Клод Плюме», мы это выясним.
— Однако, — заметил один из членов комитета, — поскольку в шестом отделении вклад подвергается большому риску из-за всяких случайностей, дивиденд по нему будет невелик.
— Я это знаю, — сказал тот, что сообщил о новом вкладчике, — но ведь имеется примечание к восьмому параграфу устава.