Нижние Земли

Чупрасов Владислав

– Чего тебе нужно? – еле сдерживая прорывающийся в голос рык, отрывисто спросил Аластор.

Волк бесновался, чуя рядом чудовище – едва ли не такое же чудовище, которым был он сам, только еще более противное человеческой натуре, чуждое и неживое.

Пак отступил еще на шаг, все еще непонимающе вглядываясь в Аластора, и еще более нерешительно ответил:

– Мне нужна помощь...

Волк прыгнул.

Аластор одним текучим движением оказался совсем рядом с Паком, ухватил того за воротник, принуждая вскинуть голову.

– И какую же помощь, – негромко

спросил Аластор, и его слова разнеслись по мгновенно ставшей тихой улочке, – ты хочешь получить от Господа?

Он встряхнул Пака так, что его зубы лязгнули, и добавил:

– Нечисть?

В последнем звуке своих слов Аластору показался отзвук шелеста нездешних листьев, но он тут же стряхнул с себя бесовское наваждение.

Пак висел в его руках без малейшего сопротивления, глядя снизу вверх расширившимися от ужаса глаза – двумя черными дырами на бледном лице. Таком человеческом и нечеловеческом одновременно, что Аластор взъярился еще сильнее. От сильного толчка в грудь Пак отлетел на пару шагов и еле удержался на ногах, снова вскинув на Аластора все еще толком ничего не понимающий взгляд. На улице они уже были не одни, жители Сторноуэя постепенно стягивались к ним, привлеченные не криком – оба говорили тихо, – но ощущаемым в воздухе гневом Аластора.

– О какой помощи у Господа просишь ты, порождение Врага рода человеческого? – голос Аластора набрал силу и прокатился по улице громом, заставляя Пака втянуть голову в плечи.

Тяжело ступая, Аластор приблизился к Паку.

– Не имеющий души, не имеющий духа, не имеющий плоти, – слова камнями падали с каждым шагом Аластора. – Наваждением созданный, наваждением питаемый, наваждения напускающий. Вводящий умы людские в искушение ради забавы. Какой помощи от Господа хочешь ты, противный Господу по самой природе своей?

Пак заозирался вокруг, ища на лицах приближающихся людей сочувствия и не находя его – среди них не было ни одного, кто бы не пострадал в прошлом от проказ Пака, и сейчас речь Аластора всколыхнула старые обиды, превращая их в повод не просто для вражды, но для ненависти.

Аластор приблизился еще на шаг, и Пак, всхлипнув, развернулся и бросился прочь.

Его никто не преследовал, кроме громыхающе-рычащего голоса за спиной:

– Предал их Бог превратному уму – делать непотребства, так что они исполнены всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы...

Пак не видел, что делали люди, которых он оставил позади, но чувствовал, как за спиной стеной встает нечто темное, темнее самой непроглядной ночи, простирающееся до неба и выше.

Нечисть во все времена лучше других чувствовала приближающуюся беду. А здесь и чувствовать не нужно было – вот она.

А люди просто столпились вокруг Аластора, глядя вслед удирающему Паку, и местный полицейский высказал общую мысль вслух:

– И не надо больше всякую шваль к нам пускать.

Аластор почти не слышал его – волк внутри бесновался и прыгал, требуя крови, смерти, если не ушедшего от расправы фейри, то чьей угодно. Ему стоило только подать голос, и те, кто были рядом, без колебаний отправились бы жечь, крушить, разрывать холмы, вскидывать на вилы.

Остров был небольшим, но и здесь волшебные существа находили свою нишу, обитая рядом с людьми, но не касаясь их жизни. Это сосуществование длилось веками, накапливая обиды с обеих сторон, и Аластор мог бы нарушить это равновесие сейчас одним махом, одним словом, одним движением руки.

Листва шелестела над ними, и в этом шелесте Аластору чудился нездешний, чуждый говор, не предназначенный ни для человеческих ушей, ни для человеческого рта.

Он грубо растолкал сгрудившихся вокруг него людей и ушел в холмы, где и бродил до тех пор, пока землю не укрыло непроглядной безлунной темнотой.

Только тогда Аластор вернулся домой.

Куда Кирстин его не пустила.

Она ждала его возвращения. В окнах их дома горел свет, который Аластор видел даже с холмов – неяркий, но теплый, совсем не похожий на тот огонь, который пожирал его изнутри и которым он хотел бы уничтожить все вокруг себя. Кирстин встала на пороге, преграждая ему путь обратно, к этому свету.

– Уходи.

Одно-единственное слово, произнесенное ломким голосом. Совсем не таким тусклым, которым Кирстин разговаривала с Аластором с того момента, как он вернулся из Африки. С того момента, как волк впервые показался.

Аластор застыл, не доходя до дома десятка шагов. Силуэт Кирстин очерчивал свет из дома, превращая ее в черную фигуру, у которой невозможно было разобрать ни лица, ни глаз, ничего. За ее спиной мелькнула тень, и Аластору показалось, что это Джереми, но волк недовольно шевельнулся внутри, отвлекая внимание на себя.

– Это мой дом, женщина, – тихо сказал Аластор, делая шаг.

– Это дом Аластора Броуди, – все тем же ломким, хрупким голосом ответила Кирстин. – Не твой.

Кирстин обернулась назад, словно ища силы в том, что было за ее спиной, снова развернулась и добавила уже без сомнений, твердо и уверенно:

– Чудовище.

Аластор отшатнулся, словно его ударили.

– Тебе жаль то отродье? – неверяще спросил он. – Ту мерзость в человеческом обличье, которую я сегодня изгнал из города?

Кирстин покачала головой и, ничего не ответив, шагнула назад и захлопнула за собой дверь, оставляя Аластора в полной темноте.

Волк сел на задние лапы и завыл, отправляя тоскливый зов в безлунное небо.

Аластор еще немного постоял, цепляясь похолодевшими пальцами за ограду и не чувствуя ни холода, ни шершавости дерева под руками.

– Мне не жаль, – прошелестело в темноте позади него, и Аластору на миг показалось, что это был то ли голос луны, то ли шорох древесных ветвей.

Он обернулся, прикрыв глаза на краткий миг, пока человеческое зрение заменялось гораздо более острым волчьим, позволяя разглядеть в кромешной тьме еще более темную фигуру – очертаниями почти повторяющую силуэт его жены, но неуловимо другую.

Аластор принюхался, но фигура снова подала голос, не дожидаясь, пока он ее узнает:

– Мистер Броуди, это я – Ханна.