Ночь игуаны
Шрифт:
Шеннон. Может, вам помочь?
Ханна. Нет, благодарю вас. Прекрасно справимся сами. (Приветливо кивает ему и уходит по тропинке через заросли.)
Шеннон ложится в гамак, вытягивается. Падает кокос, вдали прокричал попугай.
На веранде появляется Мэксин.
Шеннон. Ну что она, позвонила?
Мэксин. Вызывала техасского судью. Из Блоуинг Рок. И готова оплатить вызов.
Шеннон. Значит, хлопочет о моем увольнении. И шьет мне дело о совращении, наказуемом законом.
Мэксин. Что значит «наказуемое законом»? Никогда не могла
Шеннон. Это тот случай, когда девушка моложе двадцати совращает мужчину.
Мэксин хихикает.
Ничего смешного, дорогая моя Мэксин.
Мэксин. И на что вам нужны такие зеленые, или, вернее, почему вы вбили себе в голову, что они вам нужны?
Шеннон. Да никакие мне не нужны… независимо от возраста.
Мэксин. Зачем же тогда путаться с ними?
Он не отвечает.
А, Шеннон?
Шеннон. Нужна же хоть какая-нибудь человеческая близость, милая Мэксин.
Мэксин. Какой у вас размер ботинок?
Шеннон. Не понимаю, к чему вы клоните.
Мэксин. Башмаки у вас прохудились, а если не ошибаюсь, запасных вы с собой в поездку не берете. После Фреда осталась пара хороших ботинок, у вас, кажется, один размер.
Шеннон. Я любил старину Фреда, но не хочу залезать в его башмаки, дорогая.
Мэксин (снимая с Шеннона поношенные полуботинки). Да у вас и носки рваные. Фредовы носки будут вам как раз впору. (Расстегивает ворот его рубашки.) О, вы, я вижу, надели свой золотой крест? Плохой признак – опять подумываете о возвращении в церковь?
Шеннон. Да, Мэксин, это мой последний тур. Сегодня утром я написал своему старому епископу. Полное покаяние, полная капитуляция.
Мэксин (вынимая конверт из влажного кармана его рубашки). Если речь идет об этом письме, то старик не сможет его прочесть, пусть вы его на этот раз и пошлете, – так оно пропотело на вас. (Проходит за угол веранды.)
По тропинке, утирая пот с лица, поднимается Хэнк. При виде развалившегося в гамаке Шеннона начинает злиться.
Хэнк. Может, вытащите свой зад из гамака?
Шеннон. Ни за что.
Хэнк. Шеннон, живо вон из гамака! (Дает Шеннону пинка под зад.) Шеннон. Хэнк, если вы не справляетесь в тяжелой обстановке, значит, вы занимаете свое место не по праву. Я вам дал определенные указания. И очень простые. Надо было вытащить их из автобуса и…
Появляется Мэксин с кружкой горячей воды, бритвенным прибором и полотенцем.
Хэнк (снова поддав Шеннону, на этот раз больнее). Шеннон, вон из гамака.
Шеннон (предупреждая). Хватит, Хэнк! Немного фамильярности – куда ни шло, но вы заходите слишком далеко.
Мэксин начинает намыливать ему лицо.
Что это вы?
Мэксин. Вам что, не приходилось бриться и стричься у парикмахерши?
Хэнк. Девочка в истерике.
Мэксин. Не дергайтесь, Шеннон.
Шеннон. Хэнк, истерия – нормальное явление. Все женщины – истерички, натура такая. Опасное оружие в руках женщины, и только тот мужчина достоин называться мужчиной, которого истерикой не проймешь. Вы хотите заставить меня
Мэксин. Не дергайтесь!
Шеннон. Я и не дергаюсь. (Хэнку.) …взять вас с собой в следующую поездку. Поэтому идите и…
Хэнк. Вы хотите, чтобы я пошел к ним и доложил, что вы здесь прохлаждаетесь в гамаке, пока на вас наводят красоту?
Мэксин. Скажите, что преподобный Ларри возвращается в лоно церкви, так что они могут проваливать в свой Техас.
Хэнк. Пивка бы мне.
Мэксин. Угощайтесь на здоровье. Холодильник у меня в кабинете. (Указывает ему, куда пройти.) Шеннон (после ухода Хэнка). Как ужасно, Мэксин, – самому в пору волком взвыть, а ты и тут должен морочить людям голову. Мэксин! Вы меня порезали!
Мэксин. Вы все время вертитесь.
Шеннон. Подровняйте немножко бороду, и ладно.
Мэксин. Сама знаю. Беби, поплаваем сегодня ночью? Даже если море будет неспокойно, а?
Шеннон. О Боже…
Мэксин. Эти мальчишки-мексиканцы… как они плавают ночью! Ха! Я их приметила, когда они ныряли с балконов отеля «Кебрада» с высоты в двести футов. Но их оттуда выгнали за то, что они слишком уж угождали гостьям. Тут-то мне и удалось их заполучить.
Шеннон. Узнаю вас – нигде своего не упустите. Вцепились в жизнь мертвой хваткой.
Мэксин. А какой еще хваткой в нее вцепляться – живой? Этого никто не умеет… разве что Фред умел… (Кричит: «Фред!»… Далекое эхо на соседних холмах еле слышно отвечает ей.) А теперь одно только эхо откликается, когда его позовешь… (Освежает Шеннону лицо лосьоном.) Милый старый Фред – он всегда оставался для меня загадкой. Так был кроток, так на все глаза закрывал. Даже зло брало. Мужчина и женщина должны вечно подхлестывать друг друга – понимаете, о чем я говорю? Я наняла этих мальчишек-пловцов еще за полгода до смерти Фреда, а он… думаете, обратил внимание? Задело его хоть столечко, когда я начала с ними плавать по ночам? Ничуть… уйдет себе на рыбалку… на всю ночь… А утром просыпаешься – опять собирается на рыбалку. А ведь, бывало, поймает рыбину и тут же обратно в море отпускает.
Возвращается Хэнк, садится на ступеньки и пьет пиво.
Шеннон. Загадка старого Фреда проста: тихий и достойный был человек – вот и вся его загадка… Скажите-ка своим пловцам полуночным, пусть выгребут из автобуса барахло моих туристок, да поживей, пока эта учительница пения треплется там по телефону и не может вмешаться.
Мэксин (кричит вниз). Педро! Панчо! Muchachos! Trae las maletas al anexo! Pronto! [5]
Педро и Панчо кидаются по тропинке.
(Усаживается в гамак, прижимаясь к Шеннону.) Я помещу вас у себя под боком, в бывшей комнате Фреда.
5
Ребята! Тащите-ка багаж в пристройку! Да поживей! (исп.)