Ночь печали
Шрифт:
Вечер выдался сухой, небо было ясным, и солдаты развели костер в центре площади, единственной площади Веракруса, богатого города Истинного Креста. Все чувствовали себя усталыми и подавленными. Куинтаваль пил пульке и непрерывно болтал, как будто считал себя обязанным заполнить словами тишину. На пламя костра летели ночные бабочки, некоторые из них подлетали слишком близко к огню, и тогда края их темных крыльев вспыхивали. Бабочки отдавались своей огненной судьбе. У костра для слуг, окруженного носильщиками из Семпоалы, Лапа Ягуара веселил толпу, перехватывая бабочек на лету и запихивая их в рот, так что они щекотали мягкими крыльями его небо. Затем он открывал рот и выпускал бабочек наружу.
Обычно Альварадо был душой компании у костра офицеров, пел и играл на флейте, сегодня же он сидел молча, с подавленным видом. Кортес не разговаривал с Альварадо. Если бы он только мог объяснить своему капитану, что Малинцин — всего лишь женщина и двум благородным кавалерам не стоит ссориться из-за такой мелочи…
— Ну что, Альварадо, как дела? — подсел к нему Куинтаваль.
Повернув голову, Альварадо сплюнул комок слизи в темноту и вздохнул.
— Ты из-за рабыни? — поинтересовался Куинтаваль. — Да, не повезло.
— Рабыня есть рабыня. Я прав?
— Альварадо, ты прав: рабыня есть рабыня, раб есть раб. — Куинтаваль покосился на Аду, запихивавшего бабочек в рот у своего костра.
«И этого человека я учил фехтовать, словно аристократа?» — подумал он.
— Женщины — рабыни по природе своей. Они лживы. Она пришла ко мне голая. Ты можешь винить меня за это?
— Конечно же нет. Кортес безумец, настоящий лунатик.
Альварадо вздрогнул. Кортес — лунатик? Он посмотрел на небо. Считалось, что лунатики — это люди, на которых воздействуют фазы луны. В Испании и Италии, а в особенности во Франции, встречались люди, которые при свете полной луны превращались в ужасных волков. Они засыпали в своих кроватях в человеческом обличье, но, когда свет луны становился ярче, на их лицах начинала расти шерсть, клок там, клок здесь, затем шерсть покрывала их головы и шеи, уши удлинялись, становясь остроконечными, зубы превращались в клыки. Увидев, что их руки уже не человеческие, они вставали на четыре лапы, выпрыгивали в окно и бежали в лес на охоту. Им не суждено было когда-либо обрести человеческий облик.
— Ты называешь Кортеса лунатиком, Куинтаваль? Это неосторожные слова.
— Я хочу сказать, что он теряет самообладание, когда дорогу ему переходит женщина.
— Вот именно. — Альварадо замолчал, уставившись на свои ноги, принявшие цвет его ботинок, красновато-коричневый. — Хотел бы я сейчас оказаться в своем имении на Кубе, с моими лошадками. У меня семь андалузских скакунов, и я надеюсь купить еще и арабских. Красивая гнедая, чалый жеребец, темно-гнедая и две белые лошади, представляешь? Настоящий чалый жеребец, а еще серая кобыла. Я хочу заняться разведением лошадей. Здесь, в Вест-Индии, это обещает стать прибыльным предприятием, ведь коней тут не хватает. Собственно говоря, здесь вообще нет лошадей, знаешь ли, поэтому неудивительно, что местные не пользуются колесом, ведь у них нет тягловых животных. Так печально, что те лошадки, которых мы везем сюда… ну, в общем, немногие переживают дорогу через Атлантический океан, а значит, нужно разводить их здесь. По дороге из Испании лошадей приходилось выбрасывать за борт, когда они болели и умирали, точно черных рабов. Мне было их так жаль.
— Некоторые из нас, — придвинулся к нему поближе Куинтаваль, — и я сообщаю это тебе под большим секретом — чувствуют то же, что и ты. Наши интересы, интересы нашего губернатора не учитываются в этой так называемой экспедиции. Это не
— Нет, не знал.
— Это правда. Он вырос в Голландии, среди этих хладнокровных северян, где богохульствуют, оскверняя церковь. То золото, что будет стоить нам жизней, позволит этому выскочке жить в роскоши. Некоторые говорят, что он столь же сумасшедший, как и его мать Хуана Безумная. Можешь себе представить?
— Я стараюсь не думать ни о чем и ничего себе не представлять. Это приводит к меланхолии.
Придвинувшись еще ближе к Альварадо, Куинтаваль шепнул ему на ухо:
— Сейчас я тебе кое-что скажу, Альварадо. Поклянись мне жизнью своей матери, что сохранишь это в тайне.
— Клянусь. — Увы, мать Альварадо была мертва уже много лет.
— Некоторые из нас не хотят идти в глубь страны и собираются вернуться на Кубу.
— Это правда?
— Да. Я считаю, что Кортес ведет нас на верную смерть. Ты что, не слышал, сколько солдат у Моктецумы? Все эти города-государства, платящие ему дань, вся его империя… Она огромна, что бы там ни говорили.
— Но Бог на нашей стороне, Куинтаваль.
— Скажи мне, Альварадо, на чьей стороне был Бог, когда мусульмане взяли Константинополь в 1453 году, захватили Сербию в 1459-м, а затем Албанию в 1470-м? Про Испанию я вообще молчу.
— Это совсем другое дело.
— Вот как?
— Какой смысл оставаться дома на Кубе, Куинтаваль? А как же приключения?
— Смысл в том, чтобы прожить долгую жизнь. Ты говорил о лошадях. А у меня школа фехтования.
Альварадо сонно покосился на Куинтаваля. Он ненавидел осложнения. И как только Куинтаваль мог довериться ему в такой момент, когда у него самого было столько неприятностей?
— Мы встречаемся завтра вечером за часовней, оттуда мы отправимся к кораблям. Нам хватит людей, чтобы укомплектовать команду одного корабля и доплыть до Кубы, а это все, что нам нужно. На следующее утро, к тому времени когда они заметят, что нас нет в хижинах, а один корабль снялся с якоря, нас уже и след простынет.
— А что потом?
— Если погода будет хорошей, то мы доберемся до Кубы быстро, а потом… Ну, Веласкес, узнав о том, что происходит, захочет арестовать Кортеса за мошенничество, измену и неподчинение вышестоящему лицу. Он пришлет сюда войска, чтобы остановить конкисту.
— Ты хочешь остановить конкисту? — с раздражением перепросил Альварадо.
— Я не собираюсь участвовать в этом фарсе. Пусть убивают кого-нибудь другого.
— Но мы пробыли здесь чуть больше пяти месяцев. — Альварадо тоже казалось, что уже прошла целая вечность, но он не собирался жаловаться на Кортеса, ведь тот пощадил его.
— Шести месяцев вполне достаточно, чтобы понять, откуда дует ветер в династии Габсбургов.
— Но как только мы…
— Здесь не Китай с его шелком, не острова Сипанго, не Индия с ее специями, а мы не Христофор Колумб, мы не пытаемся себя одурачить. То золото, что мы найдем здесь, придется выкапывать из земли, и его все равно будут отправлять в Европу, или же его приберет к рукам Кортес.
— Но здесь есть ручьи, полные золота, драгоценные камни, много плодородной земли, много темнокожих рабов. Здесь есть вкуснейшие какао, картофель, маис, помидоры. Ел ли ты когда-либо птицу сочнее индейки? А табак? Он станет запахом цивилизации. Мы солдаты, мы армия, мы должны подчиняться тем, кто выше нас по чину. — Альварадо прекрасно помнил о том, что за измену карали смертью.