Ночь печали
Шрифт:
— Дуэль! — крикнул кто-то из толпы.
— Кто это сказал?
«Смерть наглецу, — подумал Кортес, — смерть, смерть втройне, пусть дьявол унесет его прямо в ад!»
— Дуэль, дуэль! — кричали уже сотни глоток.
Кортес подал знак трубачам и барабанщикам, но они не смогли заглушить крики.
— Дуэль, дуэль! — скандировали со всех сторон.
Эти слова кричали даже индейцы, не понимавшие, что они означают.
— Дуэль, дуэль!
— Ну хорошо, — согласился Кортес, а затем шепнул своим спутникам, — дуэль так дуэль. Но ты, Исла, и ты, Альварадо, вмешаетесь и прекратите этот фарс, если у меня возникнут проблемы.
Повернувшись к приговоренным, Кортес обнажил свой меч и поцеловал его рукоять, украшенную переплетенными змеями. Щелкнув каблуками, он посмотрел на солдат.
— Разрежьте его веревки и бросьте ему
И это человек нового времени. Кортес. Человек на острие будущего. Кортес. Человек, подчеркивавший важность личности, прочитавший Макиавелли в переводе, знавший много латинских выражений, залпом проглотивший все последние романы. Человек, который знал о Леонардо да Винчи. Кортес. Человек, пользовавшийся часами и новейшими орудиями войны, втайне полагавший, что Аристотелю найдется место в раю. И этот человек нового времени, дон Эрнан Кортес, сражался словно средневековый уличный забияка, которому приходилось пользоваться мечом и кинжалом, не гнушаясь подлыми приемами. Эрнану Кортесу было наплевать на элегантность, моральные нормы и правила, если они его не устраивали. Его приемы фехтования были старомодными и неуклюжими, в них отсутствовал стиль. Кортес не только не учитывал правил традиционного фехтования — он еще и гнал Куинтаваля назад, в толпу, атаковал его со спины, целился ему в лицо и гениталии одновременно двумя руками. Он подставлял своему противнику подножки, бил его ногами, толкал на землю, а когда Куинтаваль вставал, то Кортес пытался ударить ему по ногам мечом, а кинжалом в живот.
«Какая легкая дуэль», — подумал Кортес, глядя на Куинтаваля, лежавшего на земле.
— Сохрани мою честь, — взмолился Куинтаваль. — Убей меня как аристократа.
Рассмеявшись, Кортес неглубоко вонзил острие своего меча в грудь противника.
— Пошла она к черту, эта честь. Висеть тебе на виселице.
— Пощади остальных. Они будут верны тебе.
И вот в восемь часов утра, как объявил носитель часов Рафаэль Нуньес и записал официальный летописец и будущий историк Берналь Диас дель Кастильо, перед тем как пошел дождь, Куинтаваль сразу же после дуэли отправился на виселицу.
Отец Ольмедо сказал, что отпустит ему все грехи, и потому Куинтаваль сразу же окажется в раю. Корабли с хлюпаньем и бульканьем погружались в воду. Оглянувшись, Куинтаваль посмотрел в глаза Аду и подмигнул ему.
— Обрати на это внимание, Маакс, — сказал Лапа Ягуара. — Твой хозяин и господин Кетцалькоатль Кортес вешает собственного солдата.
— Они так поступают. Таковы их традиции. Это что-то вроде жертвоприношения. Кортес всего лишь человек, Лапа Ягуара.
— Вот как, он теперь не бог? Мы опять можем называть его животным? По-моему, Таракан — хорошее имя.
Альварадо не смотрел на казнь, в последний момент спрятав лицо в гриве своего коня Алонцо. Брата Франсиско опять стошнило. Ботелло взял гитару и пошел на берег. Он наигрывал грустную мелодию, которую никто еще не слышал. Исла отправился по своим делам. Нуньес подошел к углу дома, и все увидели, как он что-то бормочет, мелко кланяясь. Агильяр, спросив у Нуньеса, который час, начал читать молитвы. Начал он с молитвы «Ora pro nobis», что означает «Молись за нас». Обычно ее произносили после прочтения псалмов. У Кортеса было отличное настроение. Он ощущал себя преисполненным силы и решимости. Избавившись от усталости, он почувствовал, что немедленно должен возлечь с доньей Мариной, но, опустившись на циновку, обнаружил, что его член не способен справиться с этой задачей, несмотря на все намерения владельца. Тогда Кортес решил напиться. К несчастью, на следующий день начался славный поход в глубь страны, поход по пути отваги, пути конкисты. Кортес повел своих солдат под дождем. У него раскалывалась голова.
Глава 20
На следующий день после казни Роберто Антонио Федерико Куинтаваля испанцы выдвинулись в сторону Теночтитлана, величайшего города Мешико. Берналь Диас записал в своей книге: «У нас триста пятьдесят испанских солдат, шестнадцать лошадей, три пушки, две аркебузы, тридцать мушкетов, много пороха — нам, к счастью, удалось сохранить его сухим, — сто арбалетов и шестьсот
В этом перечне не нашлось места Аду, которого не считали человеком. Не учитывались в этом списке и женщины. Хуану и Мануэлю так и не отрубили ноги после обвинения в измене, и потому они, воспользовавшись этим преимуществом, сбежали предыдущей ночью, оставив в лагере свою испанскую одежду. Переход от Веракруса в Семпоалу занимал два дня, и еще три дня потребовалось на то, чтобы добраться из Семпоалы в Талап. Затем местность стала гористой, дождь превратился в град, в воздухе запахло холодом. На четвертый день они увидели Ксикочималько, но не остановились. Кортес решил не идти в Теночтитлан прямой дорогой. Обсудив этот вопрос с Агильяром, Исла и Нуньесом, он решил, что им следует заходить в города и селения, где люди настроены враждебно по отношению к императору и империи. Враги императора, по мнению Кортеса, должны стать друзьями испанцев. Он думал, что по мере продвижения его войска в самое сердце страны, к блистательному острову, где располагалась столица Теночтитлан, к испанцам примкнет множество союзников.
Сначала погода к ним не благоволила: иногда шел дождь, от которого, казалось, вот-вот начнет гнить кожа на спине, иногда стояла невероятно сухая жара, ночью сменявшаяся безжалостным холодом. Когда днем на небе не было облаков, жар солнца обрушивался на них с яростью ацтекского бога войны Уицилопочтли, а ночью сгущались тучи, скрывая звезды, способные успокоить усталых путников. В иных местах не встречалось и намека на растительность. Дни бывали столь мрачными, что всех преследовали плохие воспоминания и мысли о повешенном Куинтавале. Даже обычно столь энергичный Ботелло казался унылым и подавленным. Франсиско не мог думать ни о чем, кроме своего голода.
Нет, Франсиско хотел любить эту землю, ведь Иисус сражался с дьяволом в пустыне, а иудеи бродили сорок лет по такой же заброшенной местности. Народ Теночтитлана — и это Франсиско знал наверняка — в глубине сердца своего ждал Слова Божиего и вести о вечной жизни. То, что он мог свершить ради них, стоило сотни стертых ног и пустых желудков. Он поклялся, что выдержит это испытание.
Берналь Диас обнаружил в чернилах песок, а к вечеру настолько уставал, что уже не мог писать книгу, и потому стал раздражительным и злым. Нуньес переживал за Кай, которая и так всегда была худощавой, а тут и вовсе превратилась в тростинку. Агильяр, обычно стоически воспринимавший происходящее, чувствовал себя неуютно без деревьев, болтливых обезьянок, жужжавших насекомых и плеска волн моря. Отец Ольмедо переживал за Франсиско. И какое чудовище могло отправить Франсиско в это путешествие в тропики? Судя по тому, что Ольмедо знал о жизни в монастырях, он подозревал, что Франсиско наказали за его добрый характер и святость ангела. По этим горам и пустыням не пришлось идти Пуэртокарреро, так как его назначили капитаном и отослали в Испанию. Он должен был перевезти через океан золотые артефакты и длинное письмо королю Карлу. Пуэртокарреро отделился от своей группы и отправился в плавание с опытным навигатором и командой, получив две бочки вина, когда Кортес покинул Веракрус. Еще одну бочку ему обещали после успешного завершения задания. Агильяр вызвался добровольцем в команду на корабле, но ему отказали, так как сочли незаменимым в путешествии в Теночтитлан. Это было так несправедливо! Никто не заслуживал путешествия в Испанию больше, чем он, но Агильяр принял бы свою судьбу, если бы путь не был таким тяжелым.
Армия перешла через высокие горы по перешейку длиной в три мили, как сказал Кортес, en el nombre de Dios[51]. На этом перешейке, шершавом и неровном, рос виноград и летали пчелы. Когда испанцы спускались к центральному плато, а воздух постепенно становился суше и земля бесплоднее, Франсиско отстал от марша. Сначала он шел сзади с женщинами, но вскоре оказался позади лошадей и пушек и шагал уже совсем один. Ему хотелось, чтобы у него был конь. «У Девы Марии был ослик, — думал он, — а святой Павел ехал на коне, когда судьба озарила его славой на пути в Дамаск. Да и святой Франциск тоже имел ослика». Но затем Франсиско вспомнил, что святой Франциск отдал своего осла путникам, страдавшим больше него. «Будь благодарен, смертный, что ты на земле Божией», — уговаривал себя Франсиско, идя вперед.