Ночь упавшей звезды
Шрифт:
Сатвер
Темнота. Настолько полная, что кажется бархатной и, точно повязка, закрывает зрение. Глухой стук камней справа, как будто катится небольшой оползень. Откуда-то доносится плеск воды, скрип уключин. Потом рокот грома вдалеке и запах. Нежный, легкий запах озерных лилий и остролиста, потревоженных неосторожной рукой. Тихий голос:
– - Триллве...
И я, хромая, бегу на голос, раненая нога подгибается, я падаю и качусь через голову, царапаю руки
– - Одрин!
– - крик рвется из меня и летит ему навстречу.
– - Я здесь!!
– - Триллве...
– - шепот приблизился.
– - Ты где? Мы... мы умерли?
И легкое прикосновение к моей щеке -- как ветерок от крыла бабочки.
Я глотаю слезы, отчего-то зажмуриваюсь -- мне кажется, что так я скорее его отыщу. И правда, рука находит шелк рукава и выше сухие, точно ковыль, шуршащие волосы... слипшиеся... от крови?
– - Нет, -- упрямо говорю я, -- мы живые.
– - Я ничего не вижу... Я ничего не помню... Только холодно почему-то...
– - тихо доносится в ответ, и невесомая рука гладит меня по голове.
– - Где мы, девочка?
– - Не знаю... Там, где мы можем быть вместе. В тумане.
Я обхватываю его руками, прижимаюсь, стараясь согреть. Встаю на цыпочки и целую его глаза.
– - Мы нарвались на отряд, кнехты из Сатвера, ордальоны... это... нестрашно... им здорово досталось от нас.
В ответ легкий изумленный вздох:
– - Ты сказала: "Там, где мы можем быть вместе..." Почему ты так сказала?
Я понимаю, что Одрин медленно опускается на колени, чувствую холодные руки, сомкнувшиеся у меня на талии. Он головой прижимается к моему животу, а я ощущаю тепло его прерывистого дыхания.
– - Я сейчас в тюрьме... видимо, в Сатвере. А ты...
– - я закинула голову, чтобы удержать в глазах подступившие слезы...
– - А ты мне снишься... Хотя это... вовсе не похоже на сон...
Я нежно провела руками по его волосам.
– - Ты ранен...
Одрин вздрагивает и отстраняется, я слышу сдавленный шепот:
– - В тюрьме? Триллве... нет! Я... я приду к тебе, вот только... только выберусь отсюда.
Я помогаю ему подняться, нахожу руку и крепко сжимаю своей, не обращая внимания на проснувшуюся боль в ладони.
– - Я тебя тут не оставлю. Идем... вместе мы найдем дорогу.
– - Идем, -- он послушно берет меня за руку, и мы движемся куда-то навстречу плеску воды.
– - Триллве...
– - снова доносится тихий голос.
– - Береги себя... и его.
– - Его?
– - переспрашиваю я.
– - Ты носишь дитя, девочка. Я только что услышал жизнь в тебе. Ты долго ничего не почувствуешь, он еще слишком мал, но прошу тебя, береги эту жизнь...
Ноги захлюпали по воде, и где-то в тумане и тьме, со стороны реки показался неясный огонек факела.
– - Одрин, я...
– - я переглотнула.
– - Я люблю тебя. Иди. Туда, где свет. Видишь?
И постаралась улыбнуться.
– - Все будет хорошо. Я... мы дождемся тебя, обещаю.
Я, потянувшись, коснулась губами его щеки, легонько подтолкнула:
– -
И, закрыв глаза, слушала, как плеском отзываются почти невесомые шаги, исчезая вдали.
Из благодатного тумана меня вырвало внезапно -- ощущением холодной сырой стены у локтя, запахом гнилой соломы и скрежетом отворяемой двери. Разомкнув веки, я увидела брата Дита, лицо которого в пляшущем свете факела выглядело жутковато -- черные запавшие глазницы, резкие тени вокруг носа и рта. Он задвинулся в камеру, одной рукой подталкивая перед собой долговязого мальчика -- служку в серой сутане. Подросток худенькими руками держал перед собой железный поднос, на котором стояла грубо выструганная деревянная кружка и глиняная миска, наполненная чем-то весьма неаппетитным с виду -- то ли жидкой кашей, то ли вязким супом.
– - Ну?
– - выплюнул ордальон, скривившись. Похоже, это "ну" должно было означать заботу о моем самочувствии.
– - Баранки гну, -- я вытерла о штаны неожиданно липкие руки, потом пригляделась и увидела полосы незасохшей крови. При том, что раны на ноге и ладони не кровили и я чувствовала себя отдохнувшей. Откуда это?! Если... если то, что мне только что приснилось, вовсе не было сном...
Я стиснула зубы. Перевела взгляд на испуганного мальчика с подносом. Ох, мягко этот Олав стелет, жестко будет спать. Мысль промелькнула и пропала. Самым важным был для меня Одрин... Если... если он жив.
В дверном проеме показалась чья-то высокая фигура. На мгновение задержавшись на пороге, в камеру с кошачьей грацией скользнул... Алелор? Откинул полу длинного плаща знакомым жестом, и зеленые глаза, сверкнув в свете факела, холодно уставились на меня.
Я окаменела. Сианн... его тоже схватили? Но он не связан и не скован... плащ другой, не тот, в котором он выезжал из Твиллега... впрочем, тот мог испачкаться... Нет, бред полный, это мне снится...
Элвилин слегка повернул голову к ордальону и бросил сквозь зубы:
– - Дит, вы свободны.
Голос был мне незнаком -- резкий, с оттенком металла, он не имел ничего общего с мелодичной речью менестреля. Я разглядела пышную копну длинных смоляных волос, спадавших на спину вошедшему и, нахмурившись, резко села на нарах. Кажется... кажется, это старший сын Одрина, как его, Торус... Бублик... Только в его присутствии мне расхотелось смеяться. Ренегат, прислужник инквизиции... или, даже один из вождей. Вон как Дит рванул из камеры. Ну ладно, послушаем, что мне скажет бастард.
Элвилин приблизился и, небрежно прислонившись плечом к стене, начал с интересом изучать свои ногти, доверительно и вкрадчиво ко мне обращаясь:
– - В нынешнее неспокойное время Орден Божьего суда весьма суров к Давним расам и их приспешникам.... Что ж, -- он вздохнул, смерив меня равнодушным взглядом, -- можете начинать оправдываться, я вас внимательно слушаю.
– - Я не собираюсь оправдываться, -- сказала я негромко.
– - Это вам, если вам угодно, придется доказывать мою вину.