Ночь в Кэмп Дэвиде
Шрифт:
— А встреча с Зучеком в Швеции? Не думаю, что человек, страдающий психическим заболеванием — любого характера или длительности, — должен представлять Соединённые Штаты во время встречи один на один с таким крепким орешком, как Зучек.
— Зучек? Швеция? Да о чём ты говоришь, Джим?
— Ты что, разве ничего не знаешь об итоговой конференции, назначенной на 20 апреля в Стокгольме?
— Впервые слышу, — покачал головой О’Мэлли. — Меня теперь ни о чём не ставят в известность… Они мне теперь не доверяют.
— Белый дом заявил об этом около пяти часов. Вот почему я и сказал, что дело это неотложное. Нам надо во что бы то ни стало удержать
— Не забудь только, что прежде потребуется доказать правильность твоего диагноза.
О’Мэлли достал новую сигару и снова проделал весь утомительный ритуал раскуривания.
— Джим, допустим на минуту, что ты прав, скажи, почему ты всё-таки пришёл именно ко мне? Чем я-то могу помочь тебе?
— Да ведь это же ясно, Пат. Ты разве забыл, что у тебя с президентом существует соглашение на случай его неспособности управлять страной? Как я понимаю, а я недавно прочитал массу материала по этому вопросу, ты единственный человек, которому дано право действовать. Только ты можешь предъявить ему обвинение в такой неспособности.
— Обвинение? Ты имеешь в виду параграф о неспособности в той поправке, которую внесли в Конституцию несколько лет назад?
Джим кивнул.
— Там говорится, — продолжал О’Мэлли, — что президент может сделать письменное заявление о своей неспособности управлять страной. Или же вице-президент может взять на себя управление страной с письменного согласия большинства правительственного кабинета.
О’Мэлли отхлебнул из бокала и внимательно посмотрел на Маквейга:
— Ты что же, думаешь, президент Холленбах сделает такое заявление и признается, что он безумен?
— Нет, конечно, не сделает. Но ты же сам говоришь, Пат, что можешь взять на себя управление страной, заручившись письменной поддержкой большинства кабинета.
О’Мэлли отставил бокал. Он переместил сигару из одного угла рта в другой. Потом он снова посмотрел на Маквейга и осуждающе покачал головой:
— Ты, я вижу, недостаточно всё продумал. Условие, которое мы разработали в шестидесятых годах после нескольких заседаний специальной комиссии под председательством сенатора Бирча Бэя, было вполне уместно, но никто никогда и в мыслях не допускал, что оно может быть использовано для такого сложного дела, как психическое заболевание. Сердечный приступ, удар, несчастный случай — это ещё куда ни шло, тут всякому ясно, что президент неспособен к управлению. Но психическое расстройство — это нечто посложнее. Слишком неопределённо, слишком скользко. Всё равно, что искать монету в горшке с клейстером. — О’Мэлли пожал плечами. — Если бы я даже был уверен, что ты прав, я всё равно за это не взялся бы.
Маквейга охватил страх, но он упрямо продолжал настаивать:
— Но ведь, Пат, паранойя — а я уверен, что у Марка именно паранойя, — ведь это ещё хуже любого несчастного случая. Представь себе параноика, ведущего переговоры с Зучеком или неожиданно поставленного перед дилеммой — применить атомную бомбу или нет?
— Всё это я прекрасно понимаю, Джим, но подумай сам о практической стороне дела. Разве смогу я убедить большинство кабинета, основываясь только на тех доказательствах, которыми располагаешь ты? Кроме того, президент, конечно, узнает обо всём, и тогда начнётся такое, что небу станет жарко. Правительство развалится.
О’Мэлли выпустил плотное серое кольцо дыма, которое лениво поползло вверх и медленно растаяло. Джим следил за ним и чувствовал, как тают его собственные надежды, и всё-таки какое-то внутреннее побуждение
— Ты говорить о конституции и о внесённой в неё поправке, а я тебя спрашиваю о твоём собственном соглашении с Холленбахом. Ты же обязан предпринять соответствующие действия, как только заметишь, что президент не в состоянии справиться со своими обязанностями.
О’Мэлли недоверчиво посмотрел на сенатора:
— Мы говорим с тобой на разных языках, Джим. — О’Мэлли усиленно запыхтел сигарой. — Ты убеждён, что Марк не в своём уме, я же совсем в этом не уверен. Таким образом, мы с тобой сейчас подошли к тому самому камню преткновения в вопросе о неспособности президента, который ставил в тупик всех юристов, занимавшихся разработкой конституции со времени её составления — около двухсот лет назад. Позволь мне немного углубиться в историю этого вопроса, тогда ты поймёшь, о чём я говорю.
О’Мэлли говорил медленно и терпеливо, словно проводил семинар в колледже. Он охарактеризовал историю всех споров и сомнений, когда-либо возникавших по поводу подраздела конституции, в котором говорилось о неспособности президента управлять страной. Он припомнил, как вице-президент Честер Артур отказался принять на себя обязанности президента Гарфилда, когда последнего сразила пуля убийцы и он в течение восьмидесяти дней находился на грани жизни и смерти, и как вице-президент Том Маршалл во время болезни президента Вудро Вильсона позволил миссис Вильсон и врачу Белого дома фактически править страной от имени президента в течение почти двух лет. Так просто взять и сместить президента Соединённых Штатов с его поста, сказал О’Мэлли, ни у кого рука не поднимется, потому что если даже не говорить о личности президента, то уже сам пост его внушает уважение, доходящее почти до благоговения. И так будет всегда! О’Мэлли говорил, а Маквейг смотрел на его трясущиеся щёки и выразительно жестикулирующие руки и думал о том, как он мало знает этого ирландца, этого политика, по внешности напоминавшего карикатуру на какого-нибудь босса из Тамани-холла.
О’Мэлли между тем с головой окунулся в историю отношений, существовавших между вице-президентами и их патронами. Он говорил об этом с таким точным и исчерпывающим знанием предмета, какое редко можно встретить даже в учёном исследовании.
— Ты добиваешься, чтобы я взял инициативу в свои руки, но я этого делать не стану. Я и пальцем не шевельну — так же, как и Честер Артур и старый Томас Маршалл.
— Ну а стал бы ты действовать, если б был уверен, что Марк сошёл с ума?
О’Мэлли стряхнул пепел сигары в зелёную пепельницу и, нахмурившись, оглядел результаты своих трудов, словно наблюдая сложный механический процесс. Потом медленно покачал головой:
— Нет, Джим, не стал бы. Во всяком случае, без твёрдой поддержки лидеров нашей партии ни за что не стал бы. При теперешних обстоятельствах такой поступок оказался бы гибельным для страны. Ты что, забыл про художественную комиссию, про Жилинского и спортивную арену?
— Нет, не забыл, конечно.
— Кто теперь, по-твоему, мне поверит? — Тон вице-президента стал едким и злым. — Все бы просто решили, что я старый гнусный мошенник, пытающийся свалить президента в отместку за то, что он потребовал моей отставки. А сам Холленбах? Допустим, ты прав, и он, действительно, параноик! Ты что же думаешь, он будет сидеть сложа руки и смотреть, как я его выживаю из Белого дома? Нет уж, Джим, давай смотреть на вещи трезво. Меня либо подымут на смех, либо вообще спишут со счетов.