Ночь в конце месяца
Шрифт:
сама спихивала гравий под откос...
Скажи мне кто-нибудь раньше, что такую вещь, как лопата, можно усовершенствовать,—
я бы посмеялся. Можно выдумать шагающий экскаватор, атомный ледокол, космическую
ракету. Но лопату не изменишь, она проста и гениальна, как обеденная ложка.
Так я думал, но появился Петя Кавунок с мотком проволоки, и мои убеждения потерпели
крах. Мы быстро приноровились к аппарату, взяли темп. Я втыкал, Петя —дергал, гравий
послушно
дерг! Трах — дерг!..
Оба наши вагона мы кончили разгружать утром. Мы не отстали от других солдат, даже
кому-то помогли. Правда, руки у меня висели чугунные, горячие, но я был доволен, и на
обратном пути гордо шагал возле Пети.
А Петя не знал, что такое тщеславие. Он смотал проволоку, сунул ее опять в карман и
тотчас забыл о своем аппарате.
На обратном пути петь уже не хотелось. Шли молча, нестройно шаркая сапогами по
белой, пыльной дороге. Но продолжалось это недолго.
Вскоре роту догнал старшина — бравый сверхсрочник в выгоревшей фуражке и
блистающих сапогах. Он скомандовал шаг на месте.
—Что за вид? — недовольно спросил старшина. — Позор! Подбородочки выше! Грудь
вперед! Ать-два!..
Мы задрали подбородки и гулко забухали каблуками.
—Запевай! —приказал старшина, обращаясь почему-то ко мне...
—Не... могу...
Запевай!
Да не могу я!
Как фамилия?!
«По долинам и по-о взго-орьям. ..»
Я всегда стеснялся петь публично. Не раз говорили мне, что это не моя стихия. Но тут я
запел. Я налился кровью и заревел таким голосом, что Петя вздрогнул и отшатнулся от меня.
Не знаю, как бы я выдержал, если б не подхватили остальные солдаты.
—Ясно, — сказал старшина, прослушав первый куплет. — Отставить. Проба не удалась.
Кавунок, запевай.
Не задумываясь, Петя открыл рот и затянул про стальную эскадрилью. Может, его
исполнение и не поднималось до высокого художественного уровня. Но по сравнению с
моим оно было почти шаляпинским. И мы допели до конца эту песню.
После возвращения в казарму нам дали короткий отдых, а потом снова подняли:
предстояла срочная работа на аэродроме.
Сначала мы с Петей варили смолу в черном котле, на костре, и этой смолой мазали
опалубку для бетонных плит. А затем нас послали на камнедробилку.
Она оказалась гигантской машиной. Почему-то еще издали, только приближаясь к ней, я
почувствовал робость.
Это был двухэтажный агрегат, рассчитанный на то, чтобы перемалывать целые гранитные
скалы. Он содрогался от ярости, глотая камни, и пускал кверху клубы зеленой пыли. Стоя
над
валуны.
—Нажмем! —весело кричал Петя и подталкивал меня в бок.
А я не мог нажать. У меня падало сердце, и очень хотелось присесть, чтобы унять дрожь
в ногах. Я попросту боялся этой машины, и так и не справился с собою до конца работы.
3
Уже стемнело, когда после ужина мы вернулись в казарму. Я очень устал, хотелось
вздремнуть. Потихоньку забравшись на койку, я прилег не раздеваясь.
Через минуту послышались грузные, размеренные шаги, и передо мной встал сержант
Лапига. Я заюлил глазами, состроил сладкую улыбочку:
—Мне немножко! До отбоя долго...устал...
Только на миг промелькнуло в глазах начальства сочувствие. Потом взгляд сержанта
опять стал бесстрастным; дождавшись, пока я кончу, Лапига сказал:
—Не положено.
Он считал лишними объяснения. Короткую фразу он опустил, как топор. И я покорился:
да, действительно, не положено валяться на койках в неурочное время.
Я оправил матрас, вздохнул и побрел в комнату просветработы. Там мои товарищи
проводили свободное время.
Посредине комнаты находились столы с подшивками газет. У стены возвышался щит с
портретами отличников. В середине его висела фотография Пети Кавунка: рот мужественно
сжат, грудь колесом, и только ангельские глаза по-прежнему светлы и безмятежны. И я снова
позавидовал Пете,— везет человеку, столько талантов...
Сам Петя сидел за столом и перелистывал журнал.
—В шахматы можешь? — спросил он меня.
И впервые за этот несчастливый день я воспрянул духом. Я почуял, что смогу взять
реванш за все неудачи. Здесь-то я себя покажу!
—Могу, — сказал я, сдерживая трепет.
—Давай!
Мы кинули жребий, расставили фигуры. Тотчас вокруг собралась толпа. Навалились на
спину, сопели над ухом, чей-то длинный, как велосипедный насос, палец повис над моей
пешкой:
—Ну-ка, двинь ее сюды...
Но я напрягся. Я не обращал внимания на помехи. Очень быстро было разыграно острое
начало.
—Видал? — спросил я Петю. — Королевский гамбит, это тебе не шуточки...
—Так, — сказал Петя, почесывая подбородок. — Значит, королевский? ..
Я видел, что противник мой в затруднении. Я это чувствовал. И я гнал партию вперед, не
давая ему опомниться. В голове моей уже складывался великолепный эндшпиль, недавно
разработанный Ботвинником. Победа близка!..
И вдруг все рухнуло.