Ночь в конце месяца

Шим Эдуард Юрьевич

превратиться в круглую луну и опять похудеть; желтый лист начал падать в тайге, первые

заморозки по утрам прижигали траву, а Палан перегонял отару с пастбища на пастбище, и

все овцы у него были целы и здоровы.

И вдруг — одна погибла.

Но самое плохое было в том, что медведь мог вернуться. Вкус овечьего мяса приятен,

охота легка; очень просто найти дорогу к отаре…

Вот почему Палан сказал жене: «Пойду».

Утром он пригнал овец в узкую долину,

с трех сторон окруженную скалами. У выхода из

долины повалил несколько тонких лиственниц, чтобы овцы не могли разбежаться.

Теперь можно было оставить их без присмотра.

Он вернулся к себе в пещеру, поел, потом взял ружье и самодельный кожаный патронташ.

И едва ружейный ремень привычно лег на плечо, Палану стало хорошо и спокойно.

Тихонько напевая, он шел зарослями вниз по реке. О чем была его песня?

Он видел водопад в темном ущелье и пел про белый огонь водопада; поднимаясь в гору,

он касался руками стволов и пел о соснах, стоящих на плечах друг у друга; он спугивал с

камней золотых трясогузок и пел о том, что они похожи на солнечных зайчиков…

А затем ему встретился калиновый куст.

Палан остановился и оборвал песню.

Калина росла над обрывом; ее зубчатые листья, чуть окрапленные желтизной,

отворачивались от ветра и показывали пушистую изнанку, словно покрытую шерсткой. А

ягоды были похожи на капли крови.

—Ты зачем?— спросил Палан.— Ты нарочно?

И, прежде чем он договорил, перед его глазами возникло то, чего он боялся и не хотел

вспоминать.

Он увидел занесенную лапу с грязными, желтыми на концах когтями, вкось падающее

небо и перед самым лицом — осенние листья калины, на которых он лежал в тот самый день.

Теперь листья еще зелены, только кой-где на них проступают сухие, бурые пятна.

Усмехнувшись, Палан сорвал несколько ягод и бросил их в рот.

—Медведь ошибся тогда,— сказал он убежденно.— Ты совсем не вкусная, красная

калина!

Калина закачалась, залопотала что-то, но Палан уже отвернулся от нее и пошел дальше.

Что ж, если ему напоминают о медведе, Палан станет думать о нем. И даже споет про

него песню. Пусть будет так!

И Палан запел о медвежьих следах, оставленных возле мертвой овцы. Их было три —

один большой, с толстой голой пяткой, и два маленьких, суетливых следа.

Палан узнал по этим следам, кто приходил. И он верил, что найдет зверя. Все медведи

теперь поднялись высоко в горы, где в кедрачах поспел орех. А здесь остался какой-то

жадный, глупый, обучающий своих детей охотиться на овец… Палан найдет его и проучит.

Так он шагал, не уставая, со склона на склон, и тихонько пел, а тайга неохотно

расступалась перед ним, пряча звериные тропы.

Синие круглые листья бадана распрямлялись позади него и долго шептали о поющем

охотнике, что идет по медвежьим следам. И жесткий маральник, вцепившийся в скалы,

шептался о том же. И седая акация, покалывая соседей сухими колючками, сплетничала

тоже, и шепот бежал по травам позади Палана: «Слышали? Рыжий человек поет песню и

разыскивает одного большого медведя и двух маленьких…»

Палан не слушал этот шепот и обгонял его. А там, куда он шел, была пугливая тишина и

солнечные лучи дымились между черных лиственниц. Птицы, пролетая сквозь такие лучи,

вспыхивали яркими пятнами и, ослепленные, задевали за тонкие веревки мха, свисающие с

ветвей…

Там тайга молчала и укрывала зверя.

Но все-таки Палан отыскал его.

Он увидел, как внизу, в кустах, шевельнулось темное, медленное,— и на поляну вышел

медведь, опустив башку на длинной, худой шее.

Палан приник к земле. Хоть зверь и далеко, но может учуять. Тогда не догонишь.

Вскоре на поляну выкатились, торопливо загребая лапами, два лончака — годовалых

медвежонка. «Все верно!» — сказал себе Палан.

Подкидывая задами, лончаки играли в догонялки: хлопали друг дружку лапами,

бодались… Медведица обернулась, поджидая их.

Палан сорвал с плеча ружье и выстрелил в воздух.

Будто по ступенькам скатилось на дно ущелья отчетливое эхо. Медведица быстро

кинулась прочь. А лончаки — ошарашенные, задрав носы,— на миг присели, а потом

бросились к ближнему кедру и полезли вверх.

Поддавая задними лапами, они взлетели по стволу. Замерли потревоженные ветки.

—Хорошо!— похвалил Палан.

Он снова присел в траву, затаился. Он ждал. Медвежата еще не понимают, что на дереве

от человека не спрячешься. Они будут сидеть крепко. А медведица не бросит их, придет и

тоже взберется на кедр.

Палан переломил ружье, вынул теплую стреляную гильзу, загнал новый патрон. Он

старался не спешить.

Медведица вернулась бесшумно. У края поляны постояла с поднятой лапой —

прислушалась. Лончаки завозились на кедре, хрюкнули. Подойдя к стволу, она легко

вздыбилась и тоже полезла кверху.

Тогда Палан вскочил и побежал к поляне.

Медведица услышала шаги и теперь подталкивала лончаков,— заставляла карабкаться

выше. Палану хорошо были видны ее задние лапы с когтями, впившимися в кору.

Он остановился шагах в десяти.

—Ну что?— громко спросил он.— Нашел я вас?