Ночь Волка

Агаев Самид Сахибович

— Вообще-то мне надо домой, — нерешительно заметила Валя, — мужа кормить.

Света легко толкнула ее в плечо и прошипела: "Не ломай компанию".

Водку, конечно, пить не стали. Образность мышления. Костин взял бутылку сухого красного вина из профессиональных соображений (сухое быстрее выветривается) и что-то еще из меню, на закуску. Сидели, болтали о ерунде. Костин как следует, разглядел Свету, благодаря тому, что, опьянев, она стала вести себя нарочито развязно, говорить возвышенно, временами переходя на декламацию. Костину она неожиданно понравилась, а ведь раньше он ее совершенно не замечал, видел в отделе, сидит себе серая мышка, выстукивает пальчиком на калькуляторе, здоровается нехотя, глазки в сторону. А тут разошлась, на щеках румянец, синие глазки сверкают. Во всяком случае, Костину мало пришлось выпить, чтобы девушка ему понравилась. Валя, конечно, была намного эффектней: высокая, стройная, ноги длинные, грудь, талия, попка, все на месте, глазищи голубые, ресницами длиннющими — хлоп, хлоп, оторопь берет. Но Костин был реалистом, судя по тому, как часто Валя произносила словосочетание "мой муж" было очевидно, что в этой степи ничего не отыщется. Красавица Валя имела в прошлом столько романов, что теперь, как никто дорожила своим положением замужней женщины. Впрочем, и без этого ее

гражданского состояния, шансы Костина, с его внешностью и положением в обществе были бы невелики. Валя знала себе цену. Костин чувствовал себя в компании двух девушек, довольно сносно; ему льстило, что мужчины в кафе поглядывают на его спутниц, наверное, думают, что кого-то из них он имеет, а может и обеих, завидуют. Правда, немного жаль потраченных денег, цены в этом жалком кафе просто бешеные, несчастная "Медвежья кровь", стоящая в магазине тридцать рублей, здесь продавали за сто двадцать. Если удастся переспать со Светкой, тогда ничего, а если нет, то жалко денег. Особых надежд, правда, Костин не питал, поэтому жалость к деньгам была непреходящей. Но он готов был потратить в два раза больше, да что там, в три раза; потому, как он давно и страстно мечтал изменить жене, чувствовал, что она ему изменяет, чувствовал, но доказать не мог. Честно говоря, и доказывать то не хотел, боялся. Лишние проблемы были ему ни к чему. Но ему было обидно. Потому что, когда тринадцать лет назад, после танцулек, он затащил ее в койку, она оказалась не девственницей; желая в этом удостовериться, он спросил ее прямо без обиняков: "У тебя кто-то был уже?" Ответ был честный и положительный. Дура! Могла и соврать, он же не особенно в этом разбирался. Костин, конечно, тут же, млея от собственного благородства, заявил, что возвращаться к этой теме больше не намерен, и слово свое в принципе сдержал, за исключением, пожалуй, одного случая, когда, вернувшись с охоты в изрядном подпитии полез за порцией супружеской ласки. Было это в воскресенье ночью; жена довольно грубо отпихнула его локтем, сказав: «Отвали». Неизвестно, что больше задело Костина, слово или действие; к тому же он знал, что и субботу и воскресенье она провела, якобы на работе. Тогда Костин не сдержался, наговорил ей обидного. Что тогда было — слезы, истерика, причитания и все это шепотом, чтобы не разбудить детей. Под утро, примирение состоялось, а за ним и акт супружеской близости; после этого Костин поклялся никогда больше не заговаривать об этом. Но обида не прошла. Сейчас, главное не спешить, чтобы не наломать дров. Не сегодня, так в другой раз, главное, что процесс пошел. Если она сидит с ним вечером в кафе и пьет вино, — значит все возможно. Говорят, если француженка принимает от мужчины приглашение на ужин, значит, в программу входит и постель. Однако наши российские девочки славятся тем, что любят крутить динамо; ходить с тобой по ресторанам, пить и кушать, при этом, заказывая все самое дорогое, и при этом утверждать, что очень любят своего мужа и поэтому дать, не могут. Не Франция, поди, Россия, Монголо-Татарская морда. Сначала Костин отвез Валю, потом повез домой Свету. Ехать было далеко: по дороге Костин травил анекдоты, сальные, естественно ближе к телу, как говорил Мопассан; кружил вокруг да около, рукам воли не давал, но словно невзначай касался то коленки, когда переключал передачи, то плеча, доставая что-то с заднего сидения. Но оказалось, что все — это лишние телодвижения, потому что Света спросила: "Не закончился ли день исполнения желаний". "Нет, — ответил Костин и, поглядев на часы, добавил, — но осталось полтора часа.

— В таком случае, — заявила Света, — я хочу еще вина и музыки.

Человеку надобно, чтобы его желания исполнялись не вдруг. Жизнь так устроена, что всего надо ждать очень долго, у человечества в целом, выработался определенный механизм восприятия. Когда желания не исполняются слишком долго, годы, тоже плохо — но, когда быстро, — хуже, не успеваешь осознать.

Костин растерялся и неприлично долго не мог сказать ничего вразумительного, издавая членораздельные, но совершенно не связанные друг с другом слова. Кроме того, было не совсем ясно, что она имеет в виду. Костин решил уточнить:

— В принципе, — сказал он, — кафе уже закрываются, они до одиннадцати, но есть одно место подходящее, у меня дома.

— Ну да, — отозвалась Света.

Это туманное замечание не прибавило ясности делу. Костин покашлял и, волнуясь, сказал:

— Но если мы поедем ко мне, то я уже не смогу отвезти тебя домой, поздно будет.

— Ясный перец, — сказала Света, видимо от нетерпения переходя на более близкий члену транспортного профсоюза язык.

Костин развернулся через сплошную линию и погнал домой.

— Выпьем на брудершафт и перейдем на ты, — сказала Света.

— О'кей, — согласился Костин, и лишний раз переключил передачу, чтобы коснуться вожделенной коленки; о том, что будет ночью, он даже боялся загадывать.

На «свинарник», царивший у него дома, где в прихожей грудой лежала детская одежда, а на кухне, мойка с верхом была завалена грязной посудой, Света к счастью не обратила ни малейшего внимания. Костин извлек из серванта бутылку красного сухого вина, бокалы, зажег свечи, включил музыку. Света села в кресло, взяв пальчиками бокал, без улыбки, скомандовала.

— Брудершафт.

Костин приблизился, и, поскольку Света не поднялась, опустился перед ней на колени; обвились руками, глоток за глотком осушили бокалы; в брудершафте ещё полагается поцелуй. Костин, все ещё боясь спугнуть, целовал целомудренно, но Света впилась в него с такой страстью, что у него перехватило дыхание. Не отрываясь от губ, Костин взялся за талию, привлек девушку к себе, зашарил по телу, нащупывая грудь, расстёгивая пуговички на её рубашке и шалея от счастья, почувствовал, как её пальцы освобождают его от одежды.

Надо было повалить её на ковер тут же, и дело было бы сделано, но Костин, держа марку, предложил перейти на кровать. Промедление смерти подобно. Остаток ночи Костин провел в безуспешных попытках возродить к жизни свое достоинство. Ничего не получилось.

Вожделенное тело молодой девушки было в его руках, абсолютно податливо и послушно, ни одна часть тела не осталась запретной; нежнейшая маленькая, в ладонь, грудь, холодный гладкий живот, изумительные по изгибу и полноте ягодицы, жесткие курчавые волосы лобка, и сводящий с ума запах потных подмышек и восхитительный, дурманящий дух влажной плоти, мягкой, проваливающейся под пальцами, куда ему, увы, не суждено было этой ночью войти. Костин едва не плакал от отчаяния. Света утешала его, говоря, что это не главное, что ей и так очень хорошо, но Костин был безутешен, он продолжал "пастись средь белых лилий", но все это выглядело жалко. Весь следующий день она избегала его, несколько раз

он заглядывал в отдел снабжения, но Света сидела с непроницаемым видом. Так продолжалось всю неделю. Костин места себе не находил; разглядывал себя в зеркале и тяжело вздыхал. Ночной каприз захмелевшей девицы, ничем другим её поведение нельзя было объяснить; впрочем, Костину было не столько обидно, сколько досадно, оттого что он этим капризом не сумел воспользоваться. К концу недели он несколько успокоился, но появилась Света и приказала ждать после работы в шесть часов, в соседнем от офиса переулке. Костин прождал её до семи часов, и тихо матерясь, уехал домой. Едва вошел в свою квартиру, как раздался телефонный звонок; беря трубку, Костин уже знал, что звонила Света. Свое опоздание она объяснила тем, что писала квартальный отчет и совершенно забыла о времени. Костин поехал за ней. Не поверил в то, что она забыла о свидании, но выяснять ничего не стал, был рад встрече. Только спросил, как узнала телефон? "В отделе кадров". Посидели в кафе.

Поболтали о том, о сем. Света была в некотором возбуждении. Выяснилось, что она давно мечтает о поездке в Кижи. Рисовать. Она рисует в свободное от работы время. Костин немедля пригласил совершить путешествие вместе с ним. "Велика радость, взрослому мужчине путешествовать с девственницей". Некоторое время Костин пытался убедить себя в том, что ему не послышалось. "Ну, это, кому как, — наконец выдавил он из себя, — некоторые только об этом и мечтают". Света недоверчиво улыбнулась и принялась ковырять вилкой в тарелке. Костин стеснялся прямо спросить девственница ли она, язык не поворачивался, но по всему выходило, что это так. Сердце Костина работало, как паровой дизель, только что, пар не выпускало. Света бросила вилку и сказала: "Неужели ты не понимаешь, что я влюбилась. Нет, ты не можешь этого понять. Я мужиков ненавидела всегда, а сейчас влюбилась в двадцать пять лет, в первый раз". Совершенно ошалевший от счастья Костин, сидел с идиотской улыбкой на лице и не мог вымолвить ни слова. Правильно оценив его выражение лица, Света взяла инициативу в свои руки, и скомандовала: «Поехали». Костин кивнул и поднялся. Это время, с момента, когда Света призналась в своей девственности и до минуты, когда они сели в машину было самым счастливым в его жизни. То, что произошло дальше, лучше бы не происходило. Костин впоследствии не мог даже воспроизвести весь словесный поток, который лился на него во время движения, но из чего туманно неопределенно, но настойчиво явствовало, что Света жалеет о том, что так глупо распорядилась своей невинностью, и не смогла подарить её единственному человеку, который мог оценить её поступок по достоинству. Она знает, что говорит, последние несколько лет, мужчины просто шарахались от нее, стоило ей лишь намекнуть на то, что она девственница, почему-то никого не прельщала роль пионера, "ой ты участь корабля, скажешь пли, ответят бля". "Ну почему же глупо, — недоумевал Костин, — все же хорошо, все же еще впереди". "Увы, нет", — печалилась Света. "Ну, как же, — горячился Костин, — ты же девственница?" "Увы, уже нет", — страдальчески говорила Света. "Ну, как же, — возмущался Костин, — ты же час назад сказала мне об этом". "Я была ей сегодня, с утра до вечера, а теперь уже нет". "Но когда же ты успела это сделать, — просил похолодевший от ужаса Костин, ты же была весь день на работе?"

— Да.

— Что, да? Это, что же, произошло на работе?

— Да.

— Ну и ну, когда же ты успела?

— Да вот успела.

То, что Света рассказала, Костину показалось полным бредом, но долг автора донести все это до читателя. Утром, придя на работу, она пошла в каморку охранника, а это был тридцатилетний мордоворот, разжалованный из милиции, и села к нему на колени; села, обвила руками и поцеловала прямо в губы. Зачем? Затем, чтобы убедиться в том, что она способна возбудить мужчину. После бесплодной ночи, проведенной с Костиным, она сильно нуждалась в самоутверждении. Охранник завелся с пол-оборота и стал хватать её руками за все места, но Света встала и ушла. Охранник зашел в отдел снабжения, когда в комнате осталась она одна. Надо было доделать отчет. До свидания оставалось десять минут. Света хотела его сразу отшить, но, чертовщина, решила немного поиграть. Доигралась. Распаленный охранник, завалил её на стол: она до последнего была уверенна, что до этого дело не дойдет, но потом когда охранник слез с нее, она сползла со стола и увидела, что квартальный отчет залит кровью. "И сама я вся в крови", — жалобно сказала Света. "Подожди, подожди, выходит, что пока я ждал тебя, ты трахалась с охранником?" Света не ответила. Костин посмотрел по сторонам и вдруг заметил, что машина стоит возле его подъезда. "Я поняла теперь, что сделала ошибку, — сказала Света, — покажи мне, где здесь автобусная остановка, я поеду домой". Как это домой? Костин не мог её отпустить. Много вопросов. Костин повел ее к себе. Главный вопрос — почему? "У нас ничего не вышло, мне хотелось убедиться в том, что я могу возбуждать мужчин, все остальное нелепая, если хочешь, трагическая случайность", полночи Костин пил водку не закусывая, время от времени говоря, ну как ты могла так поступить? Света неизменно восклицала: "Откуда я знала, что для тебя это так важно". Костин постелил ей в другой комнате, но она пришла и села на краешек кровати, говоря: "Почему-то мне очень плохо и я не могу заснуть".

(немудрено, такие страсти).

Костин привлек ее к себе и так, в обнимку они провели оставшуюся часть ночи; иногда бодрствуя, иногда впадая в тяжелое беспамятство.

Между ними ничего не было.

Костин чувствовал желание, но он был горд.

Наутро, проводив Свету, (выпроводив), обнаружил в ванной комнате предмет ее нижнего белья, весь пропитанный кровью…

Костин пристально посмотрел на Марата, желая определить его реакцию, но тот был невозмутим.

Честно говоря, я не могу поверить в то, что она забыла это, — вопросительно сказал Костин, — скорее, специально оставила. Только зачем? А?

— Я что-то не слышал, чтобы девственницы трусами разбрасывались, — сказал Марат.

— Доказательство своей правоты? Но я же и так поверил. Больнее сделать, за то, что я не оценил ее поступка, за то, что не переспал с нею. Но я не мог этого сделать, из нравственных соображений, хотя, если откровенно, мне этого хотелось. Я позвонил на работу, сказал, что сломалась машина, и полдня провалялся в койке. Мне просто не хотелось жить. Как можно осознать, что в то время, когда ты ждал девушку на свидании, ей ломали целку на письменном столе, на квартальном отчете; но этого мало, девушка, оказывается, помня о тебе, находит тебя, и обо всем подробно рассказывает (могла бы и промолчать), и на память о своей потерянной девственности оставляет тебе свои испачканные в крови трусы, как раньше в деревнях вывешивали простыни. Нормально, да? Вот тебе и королева девственница.