Ночь заканчивается рассветом (Бонус к первой книге "Дочь княжеская")
Шрифт:
Эрм обдумал сказанное. Под такое определение совершивших зло подпадал практически весь Истинный Народ! Самое устройство жизни Народа не предполагало иного. А это значило, что у тварей настала очень сытая жизнь.
— Тогда зачем вы воюете? — спросил он. — Вот вы все… неумершие, как вы себя называете… Зачем? Война для вас дом родной! А вы хотите сбросить нас за край мира…
— Сколько можно жрать? — вопросом на вопрос ответил доктор. — Мы устали…
— Вы можете сделать… других… таких же, — не сдавался он. — Вы же можете. Я видел. Вас будет много, вы не будете уставать.
— Видишь ли, — терпеливо, как ребёнку, ответил доктор, — стихия смерти не терпит лишнего груза. Баланс нарушить легко, восстановить его — сложно, а в иных случаях попросту невозможно. Проще говоря, не каждая наша проблема решается простым увеличением количества. Будь это так, живых в нашем мире довольно скоро просто не стало бы. Ни одного.
Эрм обдумал сказанное. Всё равно ему казался здесь какой-то подвох, но вот какой…
— И всё же вы взяли этих детей, — сказал он. — Сразу девятерых! Как это соотносится с вашими же собственными словами о бережном отношении к стихии смерти?
— Я бы ни одного из них не взял ни за что, — честно признался сТруви. — Ситуация была несмертельная. Они бы жили, пусть — искалеченными, но жили бы, как все живут после тех же тяжёлых ранений, кто без ноги, кто без руки… У них у самих в головах полный бред был насчёт неумерших, вся эта романтика детская, про магию смерти и прочее, иначе не лезли бы ко мне в младшие с такой отчаянной глупостью. Но за них просила княгиня светлая Сирень-Каменногорская, а я был ей должен. В своё время она поймала меня за язык, живые это могут, если не уследить. Я — не уследил. Мы не свободны так, как свободен любой из живых, даже самый бесправный по статусу. Всё же мы больше «что», чем «кто». Мне пришлось платить… Никому, будь оно всё проклято, не пожелаю тащить через метаморфоз ребёнка! Мучения детей — не то, чем можно наслаждаться бесконечно…
Странно было слушать такое от твари. От существа, живущего взаймы, за чужой счёт, убийствами. Пусть убийствами нехороших и недостойных, пусть за счёт врагов, в данном случае было не это важно. Тварь есть тварь, разве не так? Откуда эта противоестественная жалость к тем, кто, в сущности, представлял собой кормовую базу и не более того?
В ученицах у доктора сТруви ходила живая девочка по имени Сихар. Того же вида, что и он, оранжевокожая амфибия. Превращать её в себе подобную доктор не собирался. Он воспитывал из неё врача-целителя и говорил, что со временем из неё выйдет толк. Эта девочка невзлюбила новенького сразу же и всячески неприязнь свою показывала. Эрм молчал. Не хватало связываться с ребёнком, во-первых, а во-вторых, был он здесь пленником и, по сути, рабом, хотя в глаза рабом не называли.
Как-то доктор спросил у него:
— Ауры хорошо различаешь?
— Да, — ответил он, а девочка Сихар фыркнула уничижительно, но высказываться при старшем не посмела.
— Крови боишься?
С чего бы солдату бояться крови? Он мотнул головой: нет.
— Пошли.
— Но как же! — не выдержала Сихар. — Но он же! Это же такой…
— А ты — молчи, — негромко, но сурово было ей велено, и Сихар замолчала.
В операционной царила сверкающая стерильная чистота с неистребимыми запахами лекарств и кварцевой лампы. На столе лежал подросток, забывшийся в тяжёлом наркотическом сне…
— Мальчишки, — сказал сТруви со странной гордостью, как будто лежавший был его сыном. — Отважны, не знают страха. И потому попадают ко мне в совершенно непотребном виде. Смотри его ауру, Эрмарш. Что ты видишь?
сТруви единственный произносил полностью имя своего подопечного, не усекая его никак. Эрм был благодарен ему за это, хотя, собственно, какая разница, как его называют на своей земле недолюди? Сын Истинного Народа не мог отделаться от привычных с детства названий и терминов, хотя уже начал понимать потихоньку, кто тут на самом деле «недо».
В тёплой живой ауре пациента стояли тусклые серые пятна, очень похожие на ауру тварей, только слабее. Эрм изумлённо уставился на доктора, сравнивая. Да, ровно такие же. Он что же, мальчишку тоже, как ту несчастную девочку?..
— Видишь, — с удовлетворением произнёс сТруви. — Хорошо. Тебе ещё доведётся иметь дело с тяжёлыми ранами; учись. Вот эти пятна, это некроз души. Их надо убрать, иначе толку от врачевания не будет никакого. Рану — любую! — можно исцелить только тогда, когда здорова душа. Смотри, показываю. Потом, на очередной операции, повторишь сам.
Эрм смотрел, как страшные пятна отсекались от живого, как сращивалась потревоженная ткань тонкого поля и как исчезало отрезанное в мёртвой ауре неумершего доктора.
— Разница только в том, что тебе поглощать некротические поля не нужно и даже опасно. Тебе их надо будет рассеивать. Позже я покажу, как.
— А вы что… — начал было Эрм, и замолчал.
— Я? — уточнил доктор. — Мне не вредит. Некротическая энергия — тоже энергия, а энергия лишней не бывает никогда. Собственно, это единственный вид магической силы, которым можем воспользоваться без вреда для себя только мы, и больше никто.
На следующий же день спасённый мальчик пришёл в себя, через два дня встал, никак не ощущая на себе последствий перенесённой травмы. Аура его упруго переливалась живыми тонами, а в месте недавних очагов некроза не осталось даже следа.
— Я учу всех, кто хоть как-то способен различать и разбираться в оттенках ауры, — объяснял сТруви. — Врачами вам не стать, кроме разве что Сихар, она одарена от рождения, и по-настоящему сложные случаи вам будут по-прежнему не по зубам. Но всевозможные раны, травмы, простейшие манипуляции над ними, — всё это должно знать как можно больше людей. Это — залог выживания на войне и военном положении. Безопасность. Личная безопасность и безопасность тех, кто окажется рядом. Вы должны выжить, и вы выживете. Кто умрёт, будет иметь дело со мной.
Угроза нешуточная. Если вспомнить, что именно неумершие провожали уходящие души на Грань, к новым рождениям…
… Сихар сидела на ступеньках, привалившись боком к нагретому за день камню парапета, и тихо, беззвучно плакала. Осенний ветер, совсем не тёплый, трепал её бесцветные волосы, теребил одежду, слишком лёгкую для такого прохладного вечера. Эрм вынес шерстяное одеяло, осторожно укрыл девочку. Сел рядом, молчал. Что тут скажешь. А главное, зачем?
— Ненавижу вас, — глухо, сквозь зубы, выговорила Сихар. — Ненавижу! Знал бы ты как!