Ночь заканчивается рассветом (Бонус к первой книге "Дочь княжеская")

Чернышева Наталья Сергеевна

Презрения, вложенного в определение «этот», хватило бы, чтобы наполнить средних размеров море… сТруви жестом показал, что знает зачем. Вперился ледяным взглядом в глаза Эрма, и у того зашлось сердце, как тогда на площади, когда впервый раз увидел тварь.

— Вспоминай, — велел доктор.

Ледяным ветром прошлась по сознанию чужая сила, выдирая воспоминания. Каждый день, каждый миг, относившийся к Опорам Истинного Народа. И та история с парнем из соседнего рода. И ранние, полудетские ещё, попытки защитить друга-ровесника из низин, и то, как стыдила мама, вопрошая небеса, за что ей послан был сын, уронивший честь рода дружбой с недочеловеком. И старший брат, струсивший, предавший в бою соратников… Наместник

Хедарм, давший клятву и нарушивший её… Всё промелькнуло перед внутренним взором единой вспышкой боли. И упёрлось в тишину, как в гранитный тупик.

Эрм с шумом втянул носом воздух, ощущая всё тот же кислый привкус на губах. Сквозь проступившие слёзы он видел вытянувшиеся лица врагов. И как гром с ясного неба раздался над ухом голос доктора сТруви:

— Вы ещё сомневаетесь, с кем мы имеем дело? Вы всё ещё считаете достойным просить перемирия? Какого перемирия и с кем?!

Эрм понял, что все видели то же самое, что и он. Его память, его личность, его разум — всё раскрылось как на ладони перед магическим взором собравшихся, и они восприняли увиденное так полно и ясно, как будто сами прожили ту же жизнь, что и выставленный на их обозрение сын Истинного Народа… Пережитое унижение ни с чем сравнить было нельзя. Он думал, он умрёт на месте от стыда и ярости.

— Выкинуть за Грань ублюдков! — резко высказалась принцесса, сжимая кулаки.

Её слова вызвали гул одобрительных голосов.

— Уведи своего подопечного, Канч, — коротко распорядился Бранислав.

И снова ледяное дыхание портала, выбросившего обоих в пропахшем неистребимыми больничными запахами коридоре. Эрм без сил опустился на ближайшую кушетку, прислонился к стене. Произошедшее опустошило его, из носа пошла кровь. Он понимал, что подвергся сильнейшему магическому давлению, и не понимал, как выжил, что удержало его.

сТруви присел рядом. Его мертвящая серая аура давила привычной уже болью.

— Мы живём иначе, — сказал доктор. — Нам нет нужды высасывать энергию из других. Опор, подобных вашим, у нас не строят.

— А вы-то сами, — огрызнулся Эрм, зажимая нос, чтобы унять бегущую из него юшку. — Что, скажете, вы кровь не пьёте?

— Пью, — невозмутимо подтвердил сТруви. — Но это иное…

— То же самое! — яростно выразился Эрм. — Ровно то же самое!

— Нет.

Короткое слово. Но за ним стояла несокрушимая правда. Твари этого мира пили кровь иначе, чем маги любой Опоры Истинного Народа…

— Мы живём иначе, — повторил доктор. — Законы тонкого, — магического, если хочешь, — мира отличаются от законов мира физического. На физическом плане необходимо что-то поглотить, чтобы выжить. Съесть загнанное на охоте животное, например. Ты берёшь, и у тебя прибывает. Но в магии всё наоборот! Чем больше отдаёшь, тем больше получаешь. Это закон.

— А если нечего отдать? — перебил Эрм. — Если ничего не прибыло?

— Значит, копи.

— А если не получается накопить?

— Не можешь сам накопить, не хочешь, — нечего лезть! — сердито высказался сТруви. — Тогда сиди! Потому, что если начинаешь жрать без меры на тонком плане, то загоняешь себя в энергетическую в яму, откуда нет возврата. В яме приходиться жрать всё больше и больше, чтобы не сгнить окончательно без притока свежего воздуха извне. Чем вы все и занимаетесь, как я посмотрю. Я, кстати, сразу оценил угрозу вашего появления. С первых же дней. Но мне не верили. Надеюсь, поверили хотя бы сейчас. Я принудил тебя раскрыться, так было надо, прости. Может быть, нам ещё удастся спасти наш мир, несмотря на то, что время потеряно!

Эрм молча уставился на сТруви. Прости, он сказал. Он сказал, прости. За что? За то, что поступил так, как и должно поступать с пленным, лишённым статуса бесправным рабом?

— Я не понимаю, — сказал он.

— Вижу, — отозвался сТруви.

— Так объясните же!

— Дети — священны, — сказал доктор. — Самое ценное, что только может быть у человека, самое дорогое… Но даже не поэтому. Вернее, не столько поэтому. Мучения детей увеличивают энтропию…

— Увеличивают… что?

Доктор покачал головой. На переносице у него появилась вертикальная складка, и как-то сразу стало видно, что он немолод, видел многое и порядком устал…

— Помнишь некротические пятна в аурах раненых, которые мы с тобой удаляли и рассеивали. Ладно, ты рассеивал.

Эрм кивнул. Он помнил. Трудно было забыть!

— Когда кто-то умирает в муках и в особенности же, умирает долго, не получая избавления, такое пятно появляется на тонкой ткани мира. Когда в муках умирает ребёнок, пятно проявляется особенно жёстко. Чем дольше муки, тем глубже некроз магического тела мира. Если коллективное страдание переходит черту, мир покрывается некротическими полями полностью, задыхается под коркой смертельного панциря и погибает. Я видел такие миры, убитые в ноль, подозреваю теперь, что убитые именно вашими Опорами. Когда я был молод и ещё жив, Империя послала меня на рубежи; выпускники Имперской Медицинской Академии необходимы везде, и везде их не хватает. Мы встретили скитавшийся в междумирье народ адалорвь. Поначалу не поняли друг друга и случилась стычка, но впоследствии ситуация разрешилась. Адалорви отвели место в Пятом мире Империи. Это было давно. Видел одного из младших моих, Ненаша? Он — адаль. Какое-то количество семей адаль живёт сейчас в каждом мире Империи… Так вот, тогда мы прошли в их родной мир, чтобы спасти оставшихся. Тех, кто уцелел. И это был очень тяжёлый опыт. Тогда я видел финал. Теперь наблюдаю начало, и мне страшно. Можешь в это поверить, парень? Мне, — он сам в себя ткнул пальцем, — проводнику стихии смерти, страшно!

— Я… слышал об Адалорви, — нехотя выговорил Эрм. — Они… им повезло. Повезло, что встретили ваших. Их бы настигли всё равно. Так делается… части обречённых дают уйти в верой в надежду, с тем, чтобы они вышли в новый мир, там освоились и приготовили бы почву для… Опор Истинного Народа…

Он не смог сказать «для нас», и сам почувствовал это, почти услышав треск, с каким оторвалась последняя нить, связывавшая его с материнской культурой. Истинный Народ, давший ему жизнь, уже не входил в «мы». Не с этого момента, раньше. Отторжение началось гораздо раньше. Когда? Когда узнал о гибели семьи? Когда встретил ту девочку, Фиалку? Или уже здесь, когда изо дня в день помогал твари лечить раненых? Как бы там ни было, он уже не мог больше говорить «мы», вспоминая о сородичах. Они. Отныне и навсегда — только они. Враги.

На вечернем обходе заглянули к тому мальчику. Он не спал. Увидел вошедших, и в светлых глазах вновь родился ужас. Ужас перед предстоящими муками. Мальчик не знал, что никаких мук не будет. То есть, будут, конечно же, но уже совсем другого рода…

— Не бойся, — сразу сказал раненому доктор на языке Истинного Народа. — Мы не истязаем детей и не держим Опор, подобных вашим. Придёшь в себя, отправишься чистить выгребные ямы. Парень ты крепкий, полагаю, справишься. Нам не нужна Сила, вытащенная из чужих душ, хватает своей с избытком. А вот сортиры содержать в чистоте надо и свободных рук на это как раз не хватает.

Глаза у парня стали огромными. Эрм почти видел его мысли. Чистить сортиры?! Ему, воину из благородного рода?! Да он лучше сдохнет! Самая поганая смерть лучше унизительной чистки отхожих мест во стократ. сТруви тоже прочитал эти мысли:

— Переживёшь, — бросил коротко и вышел из палаты, жестом велев подопечному выйти следом.

И снова перед глазами коридор. Тусклые лампы под потолком. Влажный запах из соседнего помещения, где находился пруд-бассейн, вход в подводную часть больницы…