Ночной карнавал
Шрифт:
— Вот билеты, — небрежно сказал граф, вынимая бумажки из кармана брюк. — Выпейте с нами!
— Благодарствую.
Медвежьего вида проводник пригубил рюмочку, одобрительно крякнул:
— На Праздник Вина направляетесь?.. Что ж с собой вино везете?.. Там зальетесь! По горло. Впервые туда?
— Впервые.
— О!.. На всю жизнь запомните. Впечатлений гора. Приключений целый воз. Глядите не упадите, нализавшись, с моста Розмари в Луару!..
Когда стемнело, Мадлен и Куто, не раздеваясь, легли на одну полку и обняли друг друга.
Он целовал ее в волосы, в глаза, покрывал поцелуями лицо. Мадлен,
Тщетно. Волна желания затопила их.
Они были вновь любовниками — в колышащемся, грохочущем на стыках рельсов, стучащем, ходящем ходуном вагоне, в содроганиях дальней неведомой дороги, при свете ночника, так похожего на свечу, что Мадлен, задыхаясь, покрывшись испариной любви, в разметанном белье — платье давно было сброшено на пол купе, гребень выпал из волос — хотела привстать на локте и задуть режущее глаза пламя.
Они прибыли в Перигор как раз тогда, когда на площадях, на крытых рынках, на мостовых вокруг ратуши и собора, в нарочно сооруженных для торговли вином павильонах, на обрывах близ реки уже начиналось глухое, радостное пчелиное гудение почуявшего великую забаву народа.
— Праздник Вина!.. Праздник Вина!.. — кричали мальчишки, подпрыгивая и сивстя. — Все на Праздник Вина!.. Небывалое веселье!.. Невиданные вина!.. Королевство вина!.. Выберем короля вина!..
— А с ним и королеву!..
— Пусть осушит до дна заздравный кубок!..
— И не свалится при этом наземь!..
Сбросив пожитки в отеле — было даже странно, что в такой провинции посреди старинного городишка возвышался роскошный, похожий на сливочный торт отель, с номерами люкс, с обслугой по высшему разряду Эроп, с горничными, знающими чужеземные языки, — они побежали глядеть праздник. А он разгорался все ярче. Все неистовей. Темнело, и всюду зажигались огни, и хозяйки подвешивали к распахнутым окнам цветные фонари со вставленными внутрь свечками и лампами, выставляли на подоконники бутыли с разномастным вином; девушки водили на улицах хороводы, взявшись за руки; на площадях, за лотками и прилавками, кричали виноделы, зазывая к себе, махая руками, разливая вино из толстопузых и длинных бутылей в узкие стеклянные и хрустальные бокалы, сработанные местными стеклодувами в честь Праздника Вина:
— А вот попробуйте моего муската!.. А мускателя!.. Аромат — как от тысячи роз!.. Не оторветесь!..
— А мой херес!.. Херес!.. Продаю оптом, сто монет ящик!.. Пробуем бесплатно!.. Подходи!.. Налетай!..
— О, господа, только перед Праздником вытащил из подвала, из закромов, бочки со старым Сен-Жозефом!.. Утонченнейшее вино — лучшее в мире!.. Ваше обоняние и вкус будут праздновать праздник вместе с вами!.. Вино — это музыка!.. Выделать вино — то же самое, что обточить драгоценный камень!..
— А мои бриллианты!.. А мои аметисты!..
— Типун тебе на язык, Жерар, ведь аметист — это камень трезвенников… лучше крикни, какой там камешек носил на пальце Бахус!..
— Должно быть, рубин, Герра, рубин!.. ведь он красен, как вино Русанна…
— Или сапфир!.. ведь он синий, как отборная изабелла… и пахнет Луарой… морем, куда она впадает… жарким, южным морем…
Мадлен озиралась, восхищенная. Какое чудо этот Праздник! Румяные, потные лица
Деревенские тетки, переваливаясь, как утки, с боку на бок, несли в мощных руках наперевес корзины, из которых торчали во множестве горла бутылей; облитые красным воском сырные головы; рыжие, золотые бока апельсинов, мандаринов, персиков, айвы. С Южного моря везли сюда фрукты на баржах. Капитаны каботажного плавания доставляли свежие плоды манго и померанцы Алжира и Туниса прямо к столу перигорцев. А свои абрикосы и персики поспевали уже к июлю, едва успевали собирать урожай. Благодатная земля Эроп. Мадлен не знала тебя. Мадлен сидела сиднем в своем Пари, а Пари, оказывается, был далеким Севером в сравнении с цветущим, бесшабашным Перигором.
— Как хорошо, Куто. — шепнула она графу, — здесь мне нравится. Давай начнем пробовать вино! Нальют сколько душеньке угодно!
— О да!.. Ты права. Пора. Господин Жерар… — Рядом с каждым виноделом торчала табличка, на ней неловкой, полуграмотной рукой было накарябано имя владельца виноградников, совпадавшее чаще всего с названьем вина, знаменитым на весь мир. — Плесните, прошу вас, нам немножко вашего «Господина Жерара!» Чуть-чуть…
— Да уж, чуток, — ворчливо вскинулся Жерар, наливая в бокалы прозрачного желтого, как медовый топаз, вина, издающего сильный аромат, — мое вино гениально! Это симфония!.. Это опера!.. Там запахи поют на разные голоса!.. И сливаются в одну гармонию!.. Не оторветесь!..
Они и впрямь не могли оторваться. Граф выложил на прилавок монету, и они попробовали еще и еще. Щеки их вспыхнули, глаза затянуло поволокой радости, из их оживившихся, посветлевших лиц летели искры на прилавки с бутылями, в лица встречных празднующих людей, в вечереющий воздух. Они бродили по крытому рынку рядом с ратушей и пробовали, пробовали вина — и бесплатно, и за плату, если им нравилось, а вкуса они не могли разобрать, смакуя под языком одну драгоценную каплю. Закуски не было никакой, кроме фруктов. Они бросали монеты в толпу торговцев, а оттуда, смеясь, им, как мячи, швыряли золотые шары апельсинов, колючие, похожие на ежей ананасы, огромные, с голову ребенка, яблоки; однажды швырнули дыню, и Мадлен поймала ее, пошатнувшись, чуть не упав под тяжестью плода.
— Куто, у тебя есть нож?..
— Какой же мужчина без ножа, Мадлен. На! Держи!
Граф отмахнул от дыни ножом несколько кусков. Она ела, опьяненная и вином, и Праздником, и теплом, и Югом, и любовью графа, бесконечной, как море, и столь же опасной, и вспоминала, как он протянул ей нож там, близ храма Нострадам. Куто любит красивые жесты. Он притворщик. Он игрок. Он жесток, как ребенок, и любит ее, как ребенок. Она замучается с ним. Он от нее не отлипнет. «Милые бранятся — только тешатся», - процедил, насмехаясь, барон.