Ночной карнавал
Шрифт:
Чудес полно решето. Чудеса — вот они. Все ее жизнь — одно сплошное чудо. Не выпутаться из чудес.
Может, свершится чудо, и ее выпутают.
Поезда отходили и прибывали, сопровождаемые изящной музыкой, грохочущими маршами: на вокзальной веранде сидел духовой оркестр и наяривал садовый репертуар — польки, марши, вальсы, экосезы, мазурки, бравую военную музыку.
— Замечательно играют, — прищурясь, сказал барон, раздувая ноздри и ловя запах пирожных, — мастера! Я знаю дирижера. В свое время мы с ним вдосталь попили и пошатались по борделям
— А вы сделали карьеру, барон? — насмешливо покачала Мадлен головой. — Я-то полагала, уж вам-то не надо делать никакой карьеры. Все у вас в руках. Это нам, бедным, приходится драться за жизнь.
— Приятно слышать «нам, бедным» из уст очаровательной молодой женщины, закутанной в куничье манто, ангорский шарф и с алмазами в ушах. Вы бы еще рассказали сказку о бедности вон тем бродягам, что спят на теплой канализационной решетке. Они бы вас, клянусь, поняли превратно. Они бы побили вас за кокетство. Кокетничайте, Мадлен, но в меру.
Она поглядела на него так пронизывающе, будто продула ледяным ветром насквозь.
Пусть не притворяется дураком. Он понимает, о чем идет речь.
— Пойду-ка я куплю в дорогу безе и вафель, Мадлен, — весело сказал граф, непринужденно улыбаясь. — Ты, я знаю, любишь в дороге сладкое.
— Вам виднее, граф, — пожал плечами Черкасофф. — Вы изучили Мадлен вдоль и поперек. Конечно, купите ей сладких рогулек и грызулек. Чтобы она не заскучала и не заплакала, глядя в окно на красоты Эроп. Нам не нужны ее опухшие глазки в Перигоре. Нам она в Перигоре нужна здоровой, бодрой и внимательной. Бегите! А то опоздаете к отходу поезда!
Граф унесся за пирожными. Мадлен смотрела барону в лицо.
— Я не смогу убить человека.
— Сможете. Вы еще не то в жизни сможете.
— А если я все-таки не смогу?
— Вас убьет то, что вам довелось испытать ночью в особняке, неделю назад. Маг приставлен к вам. По моему первому знаку он совершит то, что заставит вас это сделать.
— Вы сделаете из меня механическую игрушку?
— Все люди, в разной степени, правда, механические игрушки друг для друга. Я не знаю, за какие ниточки вы дергаете меня. — Он вздрогул и приблизил к ней лицо. — Я прекрасно помню, как безумно хотел вас. И как вы дали мне пощечину. Я этого никогда не забуду.
— И теперь вы будете мстить мне за это превращением меня в орудие убийства.
— Зачем же так страшно, Мадлен. Разве вы не хотите тоже быть наверху? Властвовать? Владеть происходящим? Человеком? Чужой душой? Деньгами? В конце концов, я сделаю из вас то, чем вы должны быть в жизни. То, к чему вы стремитесь подсознательно, хоть и не хотите себе в этом признаться.
Ее лицо зарозовело, глаза налились грозовой темнотой. Они глядели друг другу в глаза.
Раздался звон — вокзальный колокол пробил раз, другой, третий.
— Скорый поезд Пари — Перигор отправляется!.. — донесся до них громкий, хриплый крик диспетчера.
— А вот и граф с пирожными. Граф, вы вовремя!
— Поезд не ушел бы без меня!.. О, Мадлен, такие вкусные вафли, просто сливки!.. я уже проглотил две, пока бежал… барон, угощайтесь…
И его ты тоже хотел убить, чудовище. Но он тебе для чего-то нужен. Для неведомой цели. И ты оставил его в живых. Для чего ты научил меня стрелять?! Может, ты хочешь… убить его моей рукой?!
— Влезайте, господа. Держите чемоданы, Куто. Разрешаю вам повеселиться вдоволь! Не упейтесь! Праздник Вина — это опасно!
— Да уж, — пробормотала Мадлен, взбираясь по вагонным ступенькам и цепляясь полами манто за крючья и перила, — опасности хоть отбавляй.
Поезд тронулся. Они с графом, втащив вещи в купе — вдоль стекла кружевные шторки, на полках пуховые подушечки, в двери — встроенное зеркальце, на столике — маленькая грациозная лампа в виде поддельной свечки, — стояли у окна, наблюдая, как плывут, уползая, исчезая, железно-каменная громада вокзала, подстриженные газоны, киоски, где сидят, скрючившись от холода, продавцы воздушной кукурузы и жареных каштанов, спящие на трубах и решетках гамены и клошары. Граф махал рукой Черкасоффу. Мадлен стояла, не двигаясь, сжав губы.
— Ты не попрощалась с бароном, — укоризненно бросил ей Куто. — У тебя болит голова?
— Ты помнишь, что я должна делать в Перигоре? Тебе сказал барон? — ответила Мадлен вопросом на вопрос.
— Нет, — изумленно сказал Куто. — А разве мы не отдыхать едем? Барон был столь любезен… он наш друг… я не помню, нет, ничего такого не помню. А что?
Он все забыл, Мадлен. Он все забыл. Маг стер все с восковой дощечки.
Лишь она не забыла.
Бедный Куто. Глупый, как всегда. Она теперь должна скрыть от него то, что будет делать там… на этом веселом Празднике Вина. А может быть, просто напиться и по пьяни утонуть в речонке Луаре, весело протекающей там? Это было бы наилучшим выходом, если бы…
Князь. Князь. Мое заклинание. Я сейчас должна делать все правильно. Ни одного неверного шага.
Если я сделаю хотя бы один неверный шаг, мы все погибли.
Граф расположился, достал провизию, разложил на столике вафли, печенье и безе, вынул термос с горячим кофе, бутылку коньяка.
— В дороге пьют коньяк, Мадлен. — Он разлил коньяк в крошечные, с наперсток, заботливо прихваченные рюмочки. — Выпьем за твое здоровье. Ты непобедима. Тебя нельзя уничтожить. Ты восстаешь, как Феникс из пепла. Будь такой всегда. И я буду любить тебя, сколько хватит сил.
— А потом опять убьешь? — смешливо спросила Мадлен, поднимая наперсточек вровень с глазами Куто.
— Как смеются твои чудесные глаза… любимые глаза, Мадлен… — Он, с рюмкой в пальцах, склонился и поцеловал ее глаза — один, другой. — Твое драгоценное здоровье. Я всю кровь мою по капле отдам, лишь бы ты была жива и так же хороша.
— О, Куто!..
Они выпили и улыбнулись друг другу.
Проводник засунул в дверь мохнатое медвежье лицо, закряхтел:
— До Безансона?.. До Лиона?.. До Перигора?..