Ночной карнавал

Крюкова Елена Николаевна

— Линушка, ты выздоровела! Говорил я: девчонка очухается!.. Господь не попустит зла. Ан все по-моему вышло!

— Гри-Гри, это ты!.. Это ты!..

Я бросаюсь к нему и висну у него на шее. Он обхватывает меня медвежьими ручищами.

Медведь живет в берлоге за кедром. Медведь любит по осени кедровые шишки. Орешки его волнуют. А Гри-Гри не медведь. Гри-Гри — Дух Святой. Он утешает. Он укрепляет. Отчего ж все женщины под его тяжелым, остановившимся взглядом, масленым и огненным, со зрачками, как два лезвия — у котов и рысей такие глаза бывают, — бьются в истерике, падают на пол, ползут к нему на брюхе?!

А мы с сестрами не ползем. Мы еще девочки. Но и мы под его ночным взглядом иной раз краснеем, как яблоки. А Аля машет кружевной пелеринкой на нас: не глядите на Гри-Гри так изучающе, молитесь ему, падайте перед ним на колени, он излечит вас от всех скорбей.

Ах, бедная Леля!.. Ты столько языков знала… Ты говорила на древнем языке земли Рус, любила слова, что записывались великими буквами, цепкой вязью, словесами, похожими на замысловатый торт или деревянный арбалет, на лук со стрелой, на древесную пышную крону. Ты говорила на языке страны Гондвана и на наречии Берега Ярких Алмазов; ты единственная из девочек в совершенстве знала латынь и звучно читала медные, бряцающие стихи Адриция и Далматия. И ты без запинки читала в старинных толстых книгах, что привез с собой Гри-Гри из тайги. Гри-Гри вырос в тайге, на заимке, в срубовом доме. В юности при Гри-Гри денщиком, на заимке, жил огромный дикий волк. Он приручился, но не присмирел. Долгими таежными ночами, наохотившись и освежевав тушки зверей, ощипав дичь, Гри-Гри садился за книгу, начириканную замысловатой вязью, и почесывал за ухом волка, развалившегося у его ног. Я не боялась Гри-Гри. Он казался мне ручным волком. Да, он был волк… или снежный барс. Тело его жило и двигалось в постоянном напряжении гибкости, охоты и страсти. В нем не было и капли ленцы, позевывания, киванья: «Завтра!.. Завтра это сделаю!.. а пока…» Он слишком хорошо знал, что никакого завтра нет. Что есть только сегодня.

И сегодня я, Гри-Гри, подбежала слишком близко к тебе.

И ты внезапно обхватил меня ручищами, обнял, смял, прижал.

Я охнула, застонала.

«Стони, стони, — ты сказал, — ох, сладко девке стонать. Ох, много сердец ты погубишь, плутовка!.. Чертовка…»

И сильнее обхватил меня. Я увидела совсем близко его глаза. Зрачки его расширились, почернели, заняли в размахе всю радужку.

«Какая же я чертовка, милый Гри-Гри, — сказала я, задыхаясь, пытаясь высвободиться, и вместо свободы еще теснее прижимаясь к нему, колдуну, — когда Аля все время твердит: Линушка, доченька, ты от Бога, ты Богом нам послана, что бы мы делали… без тебя?.. Разве, Гри-Гри, красота… это… от Сатаны?!..»

Гри-Гри, тряся бородой, приблизил румяное, с лапками морщин лицо к моему.

Ноздри его раздувались Он, я знала это, знал в лицо Сатану.

И Сатана ему изрядно надоел.

«Что ты, Линушка, — выжал он из себя, как лимонный сок из лимона. — Конечно, красота — Божье созданье. И ты — Божья. Только ломаешь ты все внутри мужика. Ты, девчонка еще… а увижу тебя — все во мне переворачивается вверх дном. Естеству моему такая краса, как у тебя, — помеха и сладость. Слаще желания нет ничего на свете; только брак с отцом Духовным, с Огнем Небесным. Прижму тебя… уж не прогневайся. Сладка тяжесть тела твоего девичьего мужескому безумию моему. Иди!.. Сядь ко мне на колени…»

Я сидела у него на коленях. Он был старик. Старец. По-небесному ученый. Охотник. Насмешник. Пахарь. Провидец. Он был пророк; а я была глупая кочерыжка. Капусту тяпкой секли, меня в ступке нашли.

Ты пророк? Да, пророк. Я и два уволок, и три уволок. И еще уволоку. С меня хватит на веку. Напророчь мне хорошее, пророк. Я уже напророчил, слышишь: умирать будут из-за тебя мужики. А ты мужик?.. Да, я мужик. Старик. Я сильный бык. Вокруг меня танцуют и девчонки, и молодухи, и квашни, и водомерки, и цапли, и фазанихи; а мне только одну. Каково это: хоть я и Старец, и пророк, а я не все себе позволяю. Нет! Ты позволяешь себе все. Позволь себе все, пожалуйста. Ты хочешь? Да. Ты разрешаешь?.. Да. А ну узнает Ника — голову мне оторвет… Да. Что да? Голову — пусть? Не жалко тебе пророка? Много разговариваешь. Ишь, приказуха!.. От Царицы, что ль, научилась?.. даром что кровь… Что — кровь?.. Ничего не знаю про кровь. Все наши Цари приходили на трон в крови, перепачканные кровью. Как соком вишни. Есть еще благословенная кровь, Лина. Какая? Любовная. Это когда себе вены режут из-за несчастной любви?.. Воистину дурочка и девочка. Больше ничего тебе не скажу. Иди ко мне. Приоткрою тебе тайну.

Он положил меня на кровать и раздел. Сначала снял пелеринку. Потом кофточку. Потом юбочку верхнюю. Потом три нижних юбочки. Потом кружевную рубашечку. Я лежала, дрожала в лифчике, поясе, панталонах, трусиках, чулочках и белых трикотажных носочках. Он снимал нежно: лифчик… поясок… стягивал, любуясь моими ногами и гладя их, чулочки… Его ладони были грубы и шершавы. Внезапно они сделались тяжелыми, горячими и быстрыми. Моя голая грудь вздымалась, дышала часто.

— Гри-Гри!.. покажи мне, что мужья делают с женами… что взрослые мужчины делают, когда…

— Быстрая какая… Все ей вынь да выложь…

Он прикрыл веками глаза. Он был как слепой. Он видел меня всю. Я лежала перед ним голенькая, как улитка, вся выползшая из ракушки. Его тяжелые ладони гладили меня везде. Обжигали плечи. Охватывали на миг шею и отпускали. Скользили по талии к бедрам. Обклеивали горчичниками колени, лодыжки, голени. Сжимали ступни. Мяли, как тесто, живот. Поднялись к груди.

Я вздохнула прерывисто. Вздох прозвучал, как сигнал трубы. Гри-Гри нагнулся стремительно. Его язык, как язык зверя, лизнул меня — от расщелины меж ног, от живота до ключиц, до подбородка. Я была его щенком. Его лисенком.

— Ты мой лисенок и дитенок, Линушка, — невнятно прошелестел он. — Я твой зверь. Я твой старый пророк. Я не совру тебе. Я не испорчу тебя. Я покажу тебе твое будущее. Вот.

Его лицо с черной козлиной бородой оказалось напротив моей маленькой груди, и рот впился в мой вставший крохотной свечкой сосок. Я думала — откусит! Стало страшно. И тут же страх, росший во мне, ухнул в бездну — так падает с огромной волны отвесно и тонет, накрытый стеной соли и пены, утлый кораблик. Губы Гри-Гри ослепили меня. Солнце встало перед моими закрытыми глазами. Он целовал мне сначала одну грудь, затем другую. Потом тронул меня грубой рукой меж подавшихся в стороны ног. Там расцветала китайская роза. Там жил зверек. Он кусал изнутри и мучал меня. Высовывал мокрый скользкий нос. Лизал меня изнутри маленьким розовым язычком. Я не могла его поймать. Он не давался. Ему не было имени.

— Вот он, — пробормотал Гри-Гри, — вот твой малыш. Я поймал его.

Под мужицким шершавым пальцем перекатывался талисман. Возьми на счастье. Он твой. Но ты не моя. Ты будешь чья-то. Там, далеко. В другой жизни. Забудешь бородатого потешного старика, похотника, козлодоя. Нет. Не забуду. Поцелуй талисман; поцелуй перстень. Ласкай зверька, он ведь любит ласку. Его держали во тьме и в холоде, плохо кормили, открывали клетку на ночь, и в нее врывался мороз и буран. И шкурка мерзла. И носик прятал в лапки. О!.. о… да, да… ах, нет, пусти… слишком невыносимо… зачем дуло ружья, о охотник, пробирается все глубже в чащобу… в неопалимый куст… а если ты выстрелишь, и хлынет кровь… она не хлынет, а брызнет… я вдвигаюсь во мрак медленно… я осторожен… я, великий охотник, лыжник в тайге… не причиню тебе зла, маленький зверек… я сберегу тебя… тебе хорошо?.. тебе счастливо?.. тебе сладко… люди не умеют доставлять друг другу сладость…

Стони… стони… так будет легче… я дойду до края… я дохожу… вот… видишь… видишь… дальше нельзя… дальше — твой крик… забьешься… ты не рыба на остроге… ты не соболь со стрелой в боку… ты моя девочка… сладко тебе?!..

Да… да!..

Он был такой большой, черный, бородатый, с сияющими бешеными, чуть навыкате, зверьими глазами, добрый, как Бог, идущий по облакам, нежный, как сестра милосердия. Он был милосерден ко мне. Он был к себе жесток. Он подвел себя к краю любви, а меня осторожно, чутко отвел за ручку, приговаривая: высоко, нельзя, разобьешься, упадешь, расквасишь нос, костей не соберешь.