Ночной карнавал
Шрифт:
И мне одной глядеть в затянутой плевой мороза окно, глядеть, расширяя полные слез глаза, видя их синее небесное отражение в ледяных папоротниках и хвощах.
Она валялась в будуаре, когда в дверь постучали сухо, твердо и настойчиво.
Да! — крикнула она раздраженно. — Если от мадам, то я сплю! Сегодня у меня было много гостей!
Голос, знакомый, спокойный, произнес из-за двери:
— Черкасофф, к вашим услугам. Мне надо поговорить с вами.
Она вскинулась, как подброшенная пружинами. Барон. Только этого не хватало. Зачем он притащился? А, ну понятно. Клюнул. Она хорошая наживка. Только ей ни к чему играть в рыбалку. А почему бы не поиграть, Мадлен? Если ты хочешь удрать от мадам, тебе в Пари нужны деньги. Много денег. И ты должна все точно рассчитать. Ты должна поиграть с миром в тяжелую, опасную игру. Мир любит удачливых. Мир не любит слюнтяев и размазней. Надо уметь собираться в кулак, когда тебя размазывают манной кашей по тарелке, и улыбаться счастливо, вызывающе, слепяще, когда у тебя на душе тьма и высокие снега и хищные кошки всаживают острые когти в живую плоть твоего исстрадавшегося сердца. Барон? Отлично! Она примет его! Он нужен ей.
— Войдите!
Дверь подалась. Черкасофф вплыл в спалью Мадлен осторожно, всем своим видом давая понять: он не тронет ее и пальцем. Он бережен и почтителен к ней. Он помнит ту ночь в подземном кабачке в предместье. Он пытался спасти ее тогда, это верно. Но против стихии не попрешь. Тогда было царство стихии. Толпа похотливых козлов — и он, молча стоящий перед столом, где посуда растоптана ее плясавшими канкан ногами. Она прекрасно плясала. Она училась танцам? Да. На Востоке. У гейш. У гурий и одалиск. У туарегских женщин, в пустыне, она научилась танцу живота. Живот, жизнь. Танцуем не на жизнь, а на смерть.
— Здравствуйте, барон, — сказал Мадлен и подала руку Черкасоффу с прирожденной наглой грацией.
— Рад вас видеть, Мадлен, — сказал барон просто, без прикрас. — Вы в добром здравии?
— В добром, — ответила Мадлен звонко и вызывающе, — если можно назвать это добрым и здравием. Я давно больна. Я не могу здесь находиться.
Она решила идти ва-банк сразу. Она не могла долго тянуть кота за хвост.
— Я решила убежать от мадам Лу, барон. Поможете мне?
Черкасофф наклонил бородатую голову. Вздернул бороду.
— Я пришел вам это предложить.
Мадлен перевела дух. Ничего себе визит. Что ей отвечать? Как? Может, это подвох? И он в сговоре с мадам? И сейчас дверь откроется, и она войдет, блестя злыми попугайскими глазенками, вытягивая крючковатый старушечий палец, и рассчитает ее в одно мгновенье, и она окажется на мокрой и холодной, злобно хохочущей улице Пари без гроша в кармане?
— Не бойтесь меня. Я не предам вас. Не выдам. Я не из породы графов. — Черкасофф тонко улыбнулся. — Барон — приобретенный титул. Мы его заслужили в боях. Я весь в своих предков. Только я стараюсь заслужить теперь не титул, а одобрение Господа Бога. Важнее этого ничего нет на свете.
Врет, подумала Мадлен. Врет и не краснеет. Одобрение Господа Бога! Все они одним мирром мазаны. Ему нужно от нее нечто, за тем он и пожаловал. Все разговоры о спасении грешников — бред.
— Как вы собираетесь поступить?
— Продолжим наш разговор в кабачке. Вы не откажетесь от дома на рю Делавар?
— Не откажусь, если…
Она пристально, остро взглянула на барона. Хитрюга. Сладко льет мед в чашку. Мягко стелет. Каково будет ей спать?!
— Да, я не просто спасу вас, — по прошествии томительных мгновений ответил он на ее бессловесный вопрос. — Вы мне нужны, Мадлен. Вы мне нужны для работы.
— Что я должна делать, дорогой барон?.. Переписывать ваши деловые бумаги?.. Растапливать камин?.. Научиться подавать посуду на широких подносах, как хорошая горничная… печь бисквиты и хворост к чаю, как хорошая повариха?..
Барон помолчал еще чуть-чуть.
— Ваша работа не будет легка. Я не хочу ничего скрывать от вас. Я занимаюсь тяжелыми, тайными вещами, о которых женщине знать ничего не надо. Женщина — существо особое. К ней надо относиться с большой осторожностью. Но на такой работе, какую я вам хочу предложить, могут работать только женщины.
— Что это за работа?
Мадлен вздрогнула. Только этого ей не хватало. Она начинала понимать.
— Многие женщины, помимо вас, занимались в мире под руководством мужчин подобной работой. Это приносило им много денег. Вам ведь нужны деньги, Мадлен?
Откуда он знает, что мне нужно, а что нет?
— Да. Нужны.
— У вас будет много денег. Но я буду платить вам не только деньгами. Я буду платить вам тем, что можно на них купить. Вы не будете ничем обременены. Платить я вам буду… шубами, дорогими, ценными, тяжелыми, искристыми, из редких мехов, добываемых в Гиперборее, в земле Рус… из соболя, куницы, норки, енота… брильянтовыми колье, хризолитовыми кулонами, аметистовыми перстнями величиной с голубиное яйцо… серьгами с настоящими изумрудами из пустыни Такла-Макан… сногсшибательными нарядами… платьями, от которых умрет, закачается, потеряет дар речи всякий, кто увидит вас в них… ведь вы об этом мечтаете, правда?.. ведь вы ничего больше в жизни не знаете, ведь так?..
Да, мечтать ей было особо не о чем. Книг она не читала. В церковь она не ходила, как набожная Кази; деньги под подушкой на грядущую семейную жизнь не копила, как хозяйственная Риффи. Барон все четко рассчитал. Он не знал лишь одного.
Кто она такая на самом деле.
— Я сниму вам особняк, и вы будете жить припеваючи.
— За исключением?..
—.. тех дней, о которых мною будет сказано отдельно. С вашего позволения, я закурю?
Мадлен подвинула ему пепельницу в виде перевернутого на спину панциря черепахи. Барон вытянул из недр смокинга портсигар, уже знакомый Мадлен нестерпимым золотым сиянием, выудил из него толстую сигару и задымил. По будуару разнесся запах экзотического высушенного под палящим Солнцем листа.
Она подошла к подоконнику, взяла кувшин со слабым розовым вином, задумчиво налила в хрустальный бокал. Выпила.
— Ваши раны на спине зажили?
— Казалось бы, — усмехнулась она. — А на самом деле…
Он окутал ее табачным дымом.
— Вы не закурите? Неприятно глотать чужой чад, я понимаю…
— Если вы угостите меня.
Мадлен затянулась и закашлялась, как институтка. Отдышалась. Затянулась снова. Что он медлит, говорил бы скорее, как она должна дрыгать ногами в воздухе.
— Особняк, особняк… Шубы… драгоценности… Вы — картина для дорогой рамы. Я все понимаю. И работа у вас будет непростая. Сейчас я открою вам тайну. Если вы проболтаетесь, то…
Не успела Мадлен опомниться, как дуло пистолета, наставленное в нее, коснулось ее низко открытой в роскошном пеньюаре груди.
— Понятно?
Барон убрал пистолет. Улыбнулся.
— Куда уж понятнее. Я понятливая.
— Итак, мы осуществляем военный заговор против некоей страны. Дележ мира происходит всегда. Его переделка всем надоела, я понимаю. И все же… — он сделал затяжку, другую. Выпустил дым колечками. — Эти упражнения в кройке и шитье не надоели людям. Мы тоже приступили к этой закуске. Нам не нравится нечто, что в мире имеет место быть. Мы хотим исправить в нем кое-что. Кое-какие детали. Для этого надо осуществить военный переворот в одной из стран мира. В большой стране. Весьма красивой и экстравагантной. Загадочной для Эроп. Я не буду называть вам имени этой земли. Это вам знать неважно. Если вы сами узнаете — хорошо. Вас это не должно тревожить. Вас должно тревожить другое.