Ночной пасьянс
Шрифт:
– В ней ничего не пропало?
– Нет, все, слава Богу, на месте... Простите, а почему вас это интересует?
– Проверяем одно обстоятельство, - уклонился он от подробностей. Благодарю вас и простите за беспокойство, - Щерба поспешил положить трубку...
Человек похитил папку, почти тут же возвратил, все содержимое в целости. Эта внешняя странность вдруг осветилась мыслью, которая родилась из событий минувших двух дней, свежих, еще не задавленных в памяти, не осевших в ее глубине под тяжестью каждодневной рутины. Но нанизать на эту мысль, как на иглу, факты
– А который час?
– спросил Щерба, вскидывая глаза.
– Четверть седьмого... Я не вовремя?
– Садись. Хватит на сегодня, - Щерба вышел из-за стола, открыл фрамугу.
– С работы?
– Да.
– Летят дни, летят!
– он потер ладонями лицо, отчего рыжеватые волосинки вздыбились кустиками.
– Когда собираешься в отпуск?
– Еще не знаю. Где путевки взять? "Дикарями" сейчас немыслимо, а две путевки, чтоб с одного срока...
– Возьми туристические, куда-нибудь в ГДР или Чехословакию.
– Денег сейчас таких нет. Ремонт вышиб...
Встречаясь, они могли говорить о чем и о ком угодно, но никогда о том, чем занимались каждый у себя на службе. Профессии их были в чем-то близки, и может быть поэтому расспрашивать друг друга, кто что делал в данный момент, было неинтересно, да и непринято. Сергей Ильич хорошо знал круг забот Мини, тяжкий его хлеб, подробности же его мало занимали. Также и Михаил Михайлович, в общем, зная характер работы приятеля, никогда не ощущал потребности интересоваться деталями. Возможно, поэтому Сергей Ильич и не спросил сейчас, как дело Шимановича, есть ли какие новости, он понимал, что пока идет следствие, Миня будет уклоняться от расспросов, они ему неприятны, хотя в данном случае Сергею Ильичу хотелось знать все...
– Юрку Кухаря давно видел?
– спросил вдруг Щерба.
– На похоронах Богдана Григорьевича. А что?
– Я тебе расскажу об одном дельце, только ты не болтай... Помнишь, в начале семидесятых был скандал - исключили из партии некоего командира партизанского отряда за самосуд?
– Что-то слышал тогда, сейчас уже не помню.
– Фамилия его Зданевич. Пять лет назад он умер. Так вот, руку к этому исключению приложил брат Юрки Кухаря...
– и Щерба коротко изложил суть истории, всплывшей неожиданно для него самого.
– Миленький детектив, - выслушав, сказал Сергей Ильич.
– Как же теперь обком будет выкручиваться?
– Это их забота. Но представляешь, как засуетиться Юрка Кухарь! Он ведь непременно узнает. Нажмет на все рычаги. У покойного братца в Киеве была "рука", и не одна. Так что готовься, Юрка начнет и тебя обхаживать, чтоб ты на меня давил. Осведомленность не проявляй. Тут в ход пойдет весь его арсенал: демагогия, лесть, обещания, посулы, лирика воспоминаний о днях юности... И так далее. Вся вонь. Он же любит наслаждаться собственной вонью, как солдат в казарме.
– А что ты можешь сделать?! Даже если бы захотел!
– Людей типа Кухаря Сергей Ильич повидал немало. Они любили хорошо жить, будучи символами времени и считая себя
40
Юрий Кондратьевич Кухарь продумал, как он считал, весь предстоящий разговор с Щербой, и потому, распахивая дверь прокуратуры, был спокоен. Но когда поднялся на этаж, где был кабинет Щербы, вдруг всего облило потом, как бывает в обмороке. Идя по коридору, где одна за другой белели красивые филенчатые двери с табличками фамилий, встречаясь с сотрудниками прокуратуры, которые попадались навстречу, входили в эти двери и выходили из них и равнодушно-деловито шествовали по своим де лам, даже не задерживаясь взглядом на Кухаре, как на обычном посетителе, каких сюда приглашают немало, он впервые понял, _к_у_д_а_ пришел и к _к_о_м_у_ идет сейчас. Но о чем-либо думать-передумывать уже было поздно. Лишь упрямо и жестко, как в отчаянии, шевельнулось в нем прежнее: "Нет, брата в обиду не дам. Тимофей не заслужил, чтоб я его предал! Не дам позорить нашу фамилию!.."
Напротив кабинета Щербы на тяжелой скамье сидел молодой человек.
– Вы сюда?
– спросил его Кухарь.
– Да, - кивнул тот.
– Там есть кто-нибудь?
– Не знаю.
Кухарь открыл дверь, вошел, плотно прикрыв ее за собой; сказал:
– Здравствуй!
Не вставая, Михаил Михайлович кивнул:
– Садись.
– Миня, ты знаешь, зачем я к тебе пришел?
– Догадываюсь... Одну минутку, - Щерба подошел к двери, распахнул и громко, чтоб Кухарь слышал, сказал сидевшему на скамье Олегу: - Товарищ Зданевич, через пять минут я вас приму.
– Тот самый что ли, щенок _е_г_о_?
– нахмурился Кухарь.
– Тот самый... Слушаю тебя.
– Ты можешь это дело похерить? Прикрыть его за давностью! Спустить на тормозах! Я в долгу не останусь, Миня.
– Не могу.
– Не хочешь? Мстишь?
– Ты дурак, Юрка. На, почитай, - и он протянул ему фотокопию протокола.
Прочитав, Кухарь бросил ее на стол:
– Филькина грамота... Зачем тебе это нужно?
– Это нужно не мне, а обкому партии.
– Прошло столько лет, какой смысл все опять ворошить?
– Сын Зданевича хочет реабилитации отца.
– А я не хочу, чтоб пачкали моего покойного брата, заслуженного человека. И родственники расстрелянных тоже этого не допустят. Ты это понимаешь? Я подниму всех старых партизан из отряда брата! Я член бюро обкома, кое-какими возможностями обладаю.
– Твое дело. Мне равно безразличны и покойный Зданевич, и твой брат. В данной ситуации во всяком случае.
– Ты уже сочинил справку?
– Да. Она на подписи у прокурора области.
– Напрасно ты поторопился. Все-таки мы знакомы почти с детства. Мог бы предупредить, - сказал Кухарь, вставая.
– Зря ты, Миня. Брат мой ничего худого тебе не сделал...