Ночной пасьянс
Шрифт:
– Женаты?
– Да.
– И дети есть?
– Дочь.
– Приходится подрабатывать? "Левые" фотокопии? Что ж, дело житейское.
– Не занимаюсь, - хмуро ответил Олег.
"А вот это я постараюсь проверить", - мысленно решил вдруг Щерба и спросил:
– У вас машина есть?..
– и выдержав небольшую паузу, добавил: Все-таки отец покойный... мог...
– Стиральная, - насмешливо дернул губой Олег.
– Стиральная - тоже неплохо, смягчая напряжение, сказал Щерба.
– Вы уж извините за любопытство.
"Брось
– Так я пошел, до свидания.
41
Подняв черную шторку на зарешеченном окне, Олег Зданевич убирал со стола все лишнее. Затем вытащил из сумки пакет с едой, включил электроплитку, поставил на нее кастрюльку с водой - для сосисок.
– Где тебя носило?
– спросил, входя, Ярослав Романец.
– Мадам искала, зачем-то ты ей срочно понадобился.
– В прокуратуру ходил, - ответил Олег.
– Чего вдруг?
– Были дела.
– Секрет?
– Клади сосиски, вода закипела.
– И что тебе сказал прокурор?
– спросил Романец, снимая с сосисок целлофановые пленочки.
– Предложил работу по совместительству, - Олег развернул пакет с бутербродами.
– Стукачом?
– Дай горчицу, на подоконнике...
Они жевали, пили кофе из больших кружек с потемневшим внутренним фаянсом. Затем расставили фигурки на клеточках истрепанной шахматной картонки.
– Кто сегодня играет белыми?
– спросил Романец.
– Я. Прошлый раз ты начинал белыми, - двинул Олег пешку.
– Теперь у меня в прокуратуре будет блат - товарищ Зданевич. Он меня на допросах пытать не станет, - Романец поднял черную пешку в ответ.
– А давай сегодня блиц сгоняем?
– Спешишь, что ли?
– Башка трещит. В гостях был.
– Блиц так блиц... Похмелиться не дали?.. Засекай время...
– Поехали...
Оба играли рассеянно. Сварили еще кофе.
– Ничья получается. Согласен?
– спросил Романец, вставая.
– Согласен, - с охотой отозвался Олег.
– Ты все-таки сходи к мадам, повинись за опоздание... Явка с повинной - меньший срок...
– Учту, - Олег сложил тарелки и чашки в старую пожелтевшую раковину, в которую сливал отработанные химикаты, мыл ванночки и бачки.
– Ладно, пойду трудиться...
– Романец вышел.
Олег мыл посуду, когда зазвонил внутренний, без диска, телефон. Звонила Надежда Францевна.
– Олег Иванович, я искала вас, но почему-то не могла найти, - услышал спокойный, но с насмешечкой голос.
– Дочь заболела, водил в поликлинику, - соврал он, зная, что Надежда Францевна не поверит, даже представил ее презрительную улыбочку в этот момент.
– Бедняжка, я надеюсь, ничего серьезного... Дело вот в чем: вам звонили из Облсовпрофа, из приемной товарища Кухаря. Просили связаться с ним. Запишите, пожалуйста, телефон.
"Вот, уже заерзал!
– усмехнулся Олег, записывая продиктованный номер на пустом конверте от фотобумаги.
– Звонить тебе, козел, я не буду! Понадоблюсь - сам прискачешь!.. Что он, бабки мне совать начнет? Сколько?
42
С утра листья платанов начинали слабо шептаться-переговариваться, словно предупреждая друг друга о грядущих осенних ветрах и холодах, дуновение которых ощутили ночью. К полудню этот шорох-шепот утихал, усыпленный еще теплым обманным солнцем, мягким кратким пролетом ветерка и высоким, синим до звона, вроде даже летним небом.
Щерба любил эту пору года, в ней переливалась несуетливость, покой, это умиротворяюще передавалось ему, и чем старше он становился, тем больше оказывался подвержен подобным переменам в природе, как иной человек, у которого больные суставы ощущают смену погоды...
Едва придя на работу, он забрал у техника-криминалиста рулончики пленки, изъятые Скориком на квартире Шимановича, и только что отпечатанные с них фотографии. В ожидании прихода Скорика он рассматривал их. Это были, как и предполагал Щерба, фотокопии с каких-то документов, которыми Богдан Григорьевич, видимо, намеревался пополнить свои архивы, досье - купчие, дарственные, завещания, записи в церковных книгах о рождении и смерти неких Бучинских и Радомских, список членов правления Народного Дома имени Т.Г.Шевченко и прочее, относившееся к концу прошлого и первым трем десятилетиям нынешнего века. Само по себе это могло быть интересно, но не для Щербы и тем более не сейчас.
Скорик пришел около одиннадцати. На сей раз он был без мундира, а в светло-голубой сорочке с жестко отглаженным воротничком и в легкой курточке, загоревшее лицо гладко выбрито, темные волосы тщательно причесаны, даже чуть прилизаны на висках. Он уже чувствовал себя в этом кабинете свободней, сразу сел к столу, достал из "дипломата" бумаги.
– Что у вас?
– спросил Щерба.
– Выстроить весь день Шимановича не удалось. Соколянский посылал людей в книжные, букинистические, антикварные. Публика там разная трется: и библиографы, и солидные спекулянты и просто книжные жучки, паразитирующие на чьей-то страсти. Многие Шимановича знают, он, похоже, свой человек в этой среде. Ну, в смысле давний знакомый. Но в день убийства его никто не видел, хотя в субботу он обычно там появлялся.
– Вам или розыскникам фамилия Зубарев не попадалась?
– Нет. А кто это?
– На календаре-памятке на листке блокнотика за пятни цу есть запись, сделанная рукой Шимановича: "8 р. Зубареву. Том Кони дефектный". Тут фамилия, пожалуй, связана с книгой. Надо оперативным путем установить этого Зубарева.
– Я займусь... Участковым были опрошены соседи по улице. Шимановича там почти все знают. Но в тот день никто его не видел, кроме продавщицы из молочного магазина. Ящики с бутылками и бидоны со сметаной ей сгружают до открытия магазина. Так вот она показала, что рано утром, когда втаскивала бидон со сметаной в подсобку, мимо прошел Шиманович и поздоровался с нею. Проверка лиц, вышедших из заключения, ничего не дала.