Ночной позор
Шрифт:
Итак, наш отряд ступил под сень исполинских деревьев, в тревожную тишину ночного весеннего леса… Чтоб не сбрехать, на самом деле ночные джунгли шумят так, словно в каждом дупле лежит по полифоническому мобильному телефону. Но ради поэзии, романтики и пущего нагнетания ситуации, пускай наши джунгли будут тихи и молчаливы, как ядерный могильник.
И только тоненький писк изредка нарушал первозданную тишину:
— Га-а-аньба-а-а… Га-а-аньба-а-а…
Это хищные шишиги пожирали последнего демократического революционера.
—
— Ты что, кино не смотришь про чудовищ? Они всегда в первую очередь сжирают тех, кто от своих отбился.
Я покрепче сжал автомат. Утка поколдовал над пулями, говорил, что, может быть, если повезет, тьфу-тьфу-тьфу, скрестим пальцы, помогут. Но больше велел надеяться на одно заклятие, которому он меня обучил.
— Против людей магией воевать несподручно,— говорил оперативник.— Слишком громоздко, все равно, что гранатометом размахивать. И времени все требует, ты пока спеленающее заклятие выговоришь, тебе уже перо в бочину сунут. А с чудовищами все наоборот. Зря ты, пока возможность была, на курсы не ходил. Там много полезного узнать можно было…
Неожиданно Утка замер, жестом оборвав уже повисший у меня на языке вопрос.
Я прислушался. Вроде, шуршит что-то. Черт, да здесь все шуршит!
Оперативник медленно достал нож, перебросил его в ладони обратным хватом и принял замысловатую боевую стойку. Я прижался к дереву, вспотевшей рукой нащупывая курок автомата.
Наверху что-то зашумело, я поднял глаза, и в тот же миг из-под ног моих взвилась темная молния.
А! Змея! Гадюка!
Я отчаянно барахтался, ожидая смертельного укуса, от которого у меня кровь свернется в сосудах, потемнеет в глазах, а…
На самом деле змея оказалась вовсе не заинтересована в том, чтобы кусать меня. Вообще, она приложила все усилия, чтобы как можно быстрее от нас отделаться и скользнуть в кусты, прямо между ногами у покатывавшегося со смеху оперативника.
— Ты бы рожу свою видел! — сказал Утка.— Эта гадюка, поди, больше тебя испугалась. Надо же было так на нее наступить!
У меня краткое сражение с ядовитым шлангом из чистых мускулов никаких положительных эмоций не вызвало, о чем я и сообщил оперативнику.
— Меньше верь голливудским глупостям,— поучал меня Утка.— Мы, помню, в сорок восьмом на Амазонке пятидесятиметрового удава изловили. Он у индейцев свиней воровал. Так, чтобы его удержать, ровно пятьдесят человек понадобилось. По одному на погонный метр. Пресмыкающееся, его мышцам с твоими не сравниться… Хотя в одиночку такой твари лучше не попадаться.
Тьфу. Вот как встречусь в следующий раз с удавом, обязательно вступлю с ним в бесстрашную схватку и приволоку домой, пускай живет в аквариуме. А когда подрастет, спущу в охладительный пруд на металлургическом комбинате, будет рабочих со смены пугать.
Удачная битва со змеею наполнила мое сердце боевым духом. Совершенно забыв об опасностях, я живо представлял, как буду рассказывать всем желающим в подробностях, разумеется, о своем небывалом подвиге.
Как всегда, стоило только мне увлечься приятными мыслями, грубая действительность не замедлила о себе напомнить.
Утка опять уловил что-то, его насторожившее.
— Чую, бродит где-то неподалеку,— пробормотал он еле слышно,— проклятая тварь. Жалко, амулетов нет подходящих.
Тут на нас словно налетели все демоны ада. Громадный комок из перьев, яростно клокоча, ринулся на оперативника. Меня отшвырнуло, будто ураганом, я вновь стукнулся о дерево и с замиранием сердца принялся ждать падения очередного ползучего гада.
В этот раз, к счастью, обошлось. Я опомнился и подхватил автомат, ища, в чего бы прицелиться.
Утка с петухом катались между деревьями, разя друг друга чем попало. Оперативник пытался ухватить птицу за горло, та терзала его когтями, благодаря Уткиной ловкости не имея возможности воспользоваться клювом. Клюв этот был, нужно сказать, размером примерно с ботинок, и выглядел чрезвычайно опасно.
Я прижал приклад к плечу и выстрелил в воздух короткой очередью, оказывая таким образом сражавшимся психологическую поддержку.
— Не сметь! — истошно завопил Утка.— Не вздумай! Меня угробишь.
Да ладно, ладно, я же только подбодрить хотел.
Наконец оперативнику удалось совладать с хищной тварью, яростно кудахчущей и бьющейся у него в руках, и прижать петуха к земле.
— Давай! — крикнул Утка.
Я не понял сперва, что давать, но потом разобрался, подбежал к ним, приставил дуло к петуховому телу и нажал на спуск.
Большая часть магазина, учитывая близкое расстояние, точно попала в цель. Петух дернулся несколько раз и испустил клокочущий звук, словно забитая раковина.
Утка выждал еще немного и разжал хватку. Руки оперативника были изодраны. Он полез в аптечку и принялся лечить свои раны, пользуясь частично магией, частично традиционными средствами.
Потом мы присели на поваленное дерево и уставились на поверженного петуха.
— И что? — спросил я.
— Как что? Будем ждать. Здоровый, зараза… Боюсь, как бы он опять не ожил.
Мне в голову пришла интереснейшая мысль, которой я не преминул поделиться со старшим товарищем:
— Я вот что думаю. Если он оборотень, а напал на нас в образе петуха… Ему ведь положено в кого-то превращаться?
— Оборотень… Хуёборотень,— грубо сказал Утка.
Словно дожидаясь именно этих его слов, поверженный петух странно дрогнул, словно изнутри его рвала какая-то сила.
Петух быстро рос, на глазах перья втягивались в кожу, видоизменялись, с хрустом увеличивались суставы, менялись кости, в разрастающиеся легкие со свистом набирался воздух.
Утка мгновенно разобрался в ситуации.
— Бежим! — закричал он, схватил меня за руку и потащил через лес.
Такого марш-броска я даже представить себе не мог. По ногам били какие-то мелкие растения, кругом мелькали ветви и листья, еле видимые в темноте. От железного Уткиного захвата на моей руке потом остались синяки, совсем как после наручников.