Ночные окна. Похищение из сарая
Шрифт:
— Нервы, нервы, — произнес он виновато. — Не стоило мне есть за обедом жареные баклажаны. Всегда после них какая-то какофония в ушах. Будто дикий марш пред вратами ада.
— А мне показалось, что вас озадачило слово «Бафомет», — жестко сказал я. Хотелось испытать его реакцию. Но на сей раз он оказался внешне совершенно спокойным.
— Да-да, Бафомет, — повторил Леонид Маркович. — Так звали моего друга. Бафометов. Фамилия такая. Мы с ним вместе учились в консерватории. Ближе его у меня никого не было. Гениальный виолончелист.
— Он умер?
— Нет. Он… исчез. При очень загадочных обстоятельствах.
В грот осторожно заглянули
— Труп уже спрятали? — шепотом спросил мой ассистент.
Пианиста в полумраке он не увидел.
— Вон отсюда, — коротко сказал я. — А ты, Жанна, задержись.
Я сунул ей в руку платок с тельцем кошки и шепнул на ушко:
— Выбрось куда-нибудь на помойку. — Затем вернулся к Леониду Марковичу. Слов Жана он, кажется, не расслышал. Или не придал им значения, поглощенный всецело своими мыслями.
— Странная фамилия у вашего друга, — произнес я.
— Восточная. Он говорил, что является потомком древних езидов, — пояснил Леонид Маркович. — Это какая-то то ли среднеазиатская народность, то ли религиозная община, исчезнувшая с лица земли, как ассирийцы. Мы с ним на пару снимали комнату на окраине Москвы. Однажды я вернулся домой и…
Пианист замолчал, напряженно вглядываясь в темную щель лаза, откуда несло сыростью. Чихнул пару раз и продолжил:
— Все в комнате было перевернуто вверх дном. Похоже, что тут отчаянно боролись или что-то искали. Но у нас не было ничего ценного, кроме его старенькой виолончели. Она была на месте, лишь струны порваны. На полу и стене — следы крови. Не так уж и много, капли. Впрочем, эти капли складывались в какую-то непонятную фразу. Язык неизвестный, близкий к древнеарамейскому. Но милиция — а после исчезновения Бафометова проводилось расследование — не придала этому должного значения. И, разумеется, не нашла его.
— Вы полагаете, что вашего друга убили?
— Не знаю… Кому был нужен студент консерватории, хоть и подающий большие надежды? Мне кажется, что он жив. И вот что особенно странно. Порой я ощущаю его присутствие где-то рядом. Иногда, во время моих концертов мне кажется, что он сидит в зале, рукоплещет или идет по улице вслед за мной. Лицо — другое, измененное. Будто ему сделана пластическая операция. Но я уверен, что это он. Я смогу узнать его даже в облике женщины или… зверя. И еще я знаю то, что Бафометов предназначен для какой-то высшей миссии. Он не мог исчезнуть бесследно. Он проявит себя. Он появится.
От его последних слов и от той убежденности, с которой °ни были произнесены, у меня пробежал по спине холодок. А тут еще из темного лаза стали доноситься какие-то шорохи.
Будто сейчас этот Бафометов должен был выползти из щели и предстать пред наши очи. Пианист вцепился в мою руку.
— Вы… слышите? — прошептал он.
— Крысы, — сказал я. — Или летучие мыши.
Шорохи нарастали. Теперь доносилось даже какое-то посапывание и кряхтение. Вне всякого сомнения, неизвестное существо (или существа?) двигалось сюда, в грот, из подземного лаза. Мелькнули два огонька, напоминающие горящие желтым светом глаза. Не только пианисту, но и мне стало довольно неуютно. Но не в моих правилах отступать перед неизведанным. Тем более перед какими-то паршивыми крысами, даже если они мутанты. Или перед этим загадочным Бафометом, о котором сегодня уже столько говорили. Пианист также держался весьма стойко, лишь не отпускал мою руку.
— Он идет к нам! — торжественно произнес Леонид Маркович.
Из лаза действительно
— Хороша крыса, — сказал я, узнав Левонидзе.
Вслед за ним вылез и Волков-Сухоруков, тоже заляпанный грязью.
— А чего это вы тут делаете? — спросил следователь ФСБ.
— А вы? — задал я встречный вопрос.
— Мы… осматриваемся, — ответил Левонидзе. — Вася изучает территорию клиники. Я ему катакомбы показывал.
— Они тянутся на несколько километров, заблудиться можно, — добавил Волков-Сухоруков. — Я советую забетонировать этот чертов лаз, от греха подальше.
— Бетонной стеной не оградишься, грех — он всегда рядом, — многозначительно промолвил Леонид Маркович, — как собственная тень.
Мадам Ползункова, призывно голося и стеная, безуспешно искала свою Принцессу по всему Загородному Дому. Ей в этих поисках старательно помогали Жан и Жанна. Вскоре к ним присоединились и некоторые другие сердобольные «гости», и теперь из разных углов и закоулков доносилось: «Кис-кис! Кис-кис-кис!..» А Волков-Сухоруков и Левонидзе продолжали исследовать территорию клиники, пытаясь обнаружить следы Бафомета. Следователь ФСБ всюду совал свой нос, даже помял мне куст чайной розы в оранжерее. Но к компьютерной базе данных и картотеке на своих клиентов я его не допустил, лишь дал ознакомиться в общих чертах. Как не пустил его и в комнату к Анастасии, сославшись на тяжесть заболевания пациентки.
Состояние здоровья Владимира Топоркова не вызывало у меня беспокойства: он понемногу приходил в себя. Его брат, полковник, молча лежал на своей кушетке, вперив глаза в потолок. Их комнаты находились рядом. Я лишь пару раз заглянул к ним, но говорить ни о чем не стал. Сказано было и так достаточно. Зато Бижуцкий трещал без умолку, выбрав себе в качестве объекта глухонемую Параджиеву с непроницаемым лицом; вряд ли она что-либо понимала из его рассказов. Порой он был подвержен логорее — длительному словоизвержению. Проходя мимо них, я подумал: «Люди не понимают себе подобных не потому, что не слышат, а потому, что не видят друг друга. Не замечают явного».
Молодой плейбой Гамаюнов, по прозвищу «Парис», содержант депутатши Госдумы, качал в спортзале мышцы и потел. Актриса Лариса Сергеевна смотрела в кинозальчике старый фильм с собственным участием и, кажется, не могла скрыть слез. Физик Тарасевич сидел в библиотеке, листая книги по квантовой механике, заразительно смеясь и повторяя: «Вот дураки-то!» Бомж Каллистрат с упоением гонял шары в бильярдной. Японец Сатоси и Олжас прогуливались по берегу пруда; за ними на некотором расстоянии двигалась стиходельница Ахмеджакова. Ради конспирации она изредка говорила: «Кис-кис!..» — но явно следила за казахом, пытаясь обнаружить в нем признаки каннибализма. Тот же частенько приглядывался к рисовой водке в металлической фляжке, лунолико улыбаясь.
Звал пропавшую Принцессу и Антон Андронович Стоячий, блуждая по парку, но, судя по всему, он попросту искал поздние грибы, вороша возле деревьев и кустов опавшую листву. Из открытого окна доносились чарующие звуки — это играл Леонид Маркович. Ему задумчиво внимала мраморная путана, Елена Глебовна, просветлев лицом, будто богиня любви. Идиллия…
Иного слова не подберешь. «Гармония всех и каждого, но она обманчива», — подумалось мне, главному Привратнику Загородного Дома.
— Кис-кис, Принцесса! — позвала за моей спиной мадам Ползункова.