Ночные окна. Похищение из сарая
Шрифт:
— Кто же он? — мягко спросил я.
— Пока это секрет. Мы решили не афишировать наши встречи. Но он отвечает мне взаимностью. Тоже любит меня. И он… хочет скрепить наши отношения узами брака.
— Разумно, — кисло улыбнулся я. Может быть, это Тарасевич? Он тоже одинок. Ну не Каллистрат же? Хотя чем только этот поганец Купидон не шутит! Крылья ему оборву, если поймаю.
— Что вы на это скажете, дорогой Александр Анатольевич?
— Слов нет, — искренне отозвался я.
— Они и не нужны, — засмеялась актриса. — Тогда я… полетела!
Лариса
— Не туда, в другую сторону, — сказал я, провожая ее в нужном направлении.
После актрисы в библиотеку ненадолго заглянул Бижуцкий, порылся на полках с книгами, выбрал себе одну' «на сон» — басни Крылова.
— Люблю, знаете ли, про всяких зверушек, — смущенно доложил он. — А сегодня ночью никто больше в клинику не залезет? Как в прошлый раз?
— Да и вчера никого не было, — ответил я.
— Ну-ну, — пробормотал он, опасливо покосился на открытую стеклянную дверь и ушел.
На всякий случай я позвонил по сотовому телефону охраннику. Дежурил по-прежнему Сергей, смениться он должен был только утром.
— Будьте сегодня ночью особенно бдительны, — сказал я. — Доберманов с цепи не спускайте, гости еще не спят.
Собаки были хорошо дрессированы, на посетителей клиники никогда не бросались — я специально «знакомил» их с моими пациентами. Но мало ли что. По крайней мере, старался держать собак от них подальше, давая вволю побегать лишь ночью.
Вскоре ко мне пришли Олжас и Сатоси, вернее, завалились, поскольку маленький японец подпирал толстого казаха. Настроение у них, судя по всему, было веселое.
— Я спросил сегодня таксу, у такси какая такса? — проговорил Олжас, плюхнувшись в кресло. Сатоси примостился рядышком на стуле, сложив на коленях ладошки.
— Европейцы слишком много внимания уделяют вопросам смерти, — произнес он многозначительно. — А это, неверно, путь заблуждений, тупик. Да и другие излюбленные вами «ценности» ложны.
— Угу, — кивнул Олжас. И икнул.
— Что более всего трогает человеческую душу? — продолжал японец. Я пожал плечами, давая ему высказаться. — Мы только что спорили на эту тему с Олжасом. Ваш великий поэт Пушкин утверждал, что есть три струны, на которых можно играть. Это — ужас, сострадание и смех. А вот Хемингуэй называл другие три громких аккорда — смерть, любовь и деньги. Вся западная цивилизация замешана на этом. Литература, искусство… Нет только созерцательности и отрешенности.
— Ага, — подтвердил Олжас. — Я хочу вам по этому поводу рассказать одну скверную историю. Потому что она случилась в сквере.
Сегодня его что-то тянуло на каламбуры. На своей родине, в Астане, он занимал какой-то высокий пост, а здесь пребывал инкогнито.
— Мы вспомнили времена нашей молодости, — добавил Сатоси. — Мы ведь вместе учились, мама у меня русская, я долгое время жил в Москве. А история действительно произошла, в сквере возле «Бауманской». Олжас вынудил меня… похоронить его заживо.
— Да, — подтвердил казах. —
— Пока что один туман, — сказал я. — Поподробнее, если можно.
— Конечно, — кивнул японец. — Слушайте. Олжаса настойчиво преследовала одна девица, вольных, так сказать, нравов.
— Была влюблена в меня как кошка, — самодовольно добавил казах, глотнув из заветной фляжки.
— Он подцепил ее на какой-то вечеринке в общежитии. Девица, если не ошибаюсь, была студенткой пединститута.
— Физкульттехникума, — поправил Олжас. — Рапиристка. Льняные волосы, голубые глаза… А фигурка!
— Эта фехтовальщица быстро смекнула, что Олжас, принадлежавший к старшему, правящему в Казахстане жузу, весьма состоятельный и перспективный молодой человек. И задалась целью женить его на себе. Забеременела. Дело дошло до прямого шантажа и угроз. Она обещала покончить с собой, если Олжас не выполнит данное ей слово.
— Никаких «слов» я не давал, — вставил казах. — Всего лишь намекал, да и то спьяну.
— Так или иначе, но ситуация начинала выходить из-под контроля, — невозмутимо продолжил Сатоси. — Мне было больно следить за его мучениями.
— Моя родня никогда бы не дала согласия на этот брак. К тому же в Алма-Ате меня ждала намеченная еще с детства невеста, — сказал Олжас. — Я был готов бросить учебу и бежать хоть на край света. Скверная история, чего уж говорить!..
— Потом она стала требовать откупных. Денег.
С этими словами Сатоси прогремел гром, где-то в отдалении. Видимо, грозовые тучи стали перемещаться к северу.
— Денег у меня не было, — сказал Олжас, почему-то понизив голос, словно нас могли подслушивать. — И я задумал ее убить. Помните, как у Драйзера? Пошли бы на пляж, взяли бы напрокат лодку, а там она бы и перевернулась. Девица хорошо фехтовала, но плавать совершенно не умела. Впрочем, я тоже. Но у меня был припасен спасательный круг.
— Я не знал о его намерении утопить рапиристку, иначе, разумеется, постарался бы отговорить его от этой глупой затеи. Зачем все непременно нужно доводить до смерти? Есть тысячи других способов решать проблемы. Но для этого надо посетить наш «Сад камней» в храме Рёандзи, чтобы постичь молчаливое созерцание, в котором пребывает истина. Увидеть внутренним взором все пятнадцать камней и достичь просветления. Интуитивного осознания своей органической связи с окружающим миром.
— «Сад камней»? — переспросил Олжас.
— Это великая тайна, сотворенная буддийским монахом Соами, — кивнул японец. — Кажущаяся простота сада обманчива, она покоится на фундаменте иного видения мира. Пятнадцатого камня перед глазами никогда нет, его загораживают соседние. С какой бы точки ты ни смотрел — видишь всегда четырнадцать. Пятнадцатый постоянно прячется. Гениально спланированный хаос, тонкий расчет и глубочайший смысл. Асимметричная гармония, бесконечная изменчивость мира. Но ты, мой друг, в те годы ослепленный прелестью суеты, не смог бы разглядеть даже и одного камня.