Ночные окна. Похищение из сарая
Шрифт:
Я покинул кабинет, но сначала заглянул в комнату слева, где только что манипулировал зажигалкой-фотоаппаратом Сатоси. Потрепанная дерматиновая тетрадь лежала на столе. Я тоже начал ее листать, все больше убеждаясь в правильности своих предположений. Хотя и ничего не мог понять из написанного. Это был не почерк — а какие-то куриные каракули: обрывки фраз, цифры, схемы, стрелки, физические формулы, даты… Причем некоторые даты перемежали цифровой и словарный ряд и явно относились к будущему. Например, мне удалось прочесть всего одну полузашифрованную фразу: «Апрель 2007 года. Испыт. пуш. ЭМБ-4. Где? Гибл. Австр. Или Яп. Еще нея. Мощн. ураг. Колосс, взрыв». Все это могло означать следующее: в апреле 2007 года пройдет испытание той самой электромагнитной пушки
Что же это означает в реальности? Параноидальный бред, вылившийся в «новую хронофутурологию» физика, или черновик его вполне трезвых мыслей, научных разработок, заметки «на полях шляпы», как говорится? В том, что потрепанная тетрадь принадлежала Тарасевичу, я не сомневался. И меня уже не удивляла сумбурность записей, их обрывистость, неряшливость изложения. Некоторые гениальные умы совершали свои великие открытия на бумажных салфетках в ресторане. Существует ли эта «ЭМБ-4» на самом деле — я не знал. Может быть, в своей секретной лаборатории Евгений Львович, действительно, занимался чем-то подобным. А вот что маленький японец фотографировал эти исчерканные страницы далеко не случайно — неоспоримый факт. Если только Сатоси сам не является параноидальным больным. Но непохоже, чтобы это было именно так. Скорее он просто искусно притворяется, а сам выполняет задание. Не из тех ли он людей, которые, по словам самого физика, окружили его в последнее время плотной «заботой»? Охотятся за его научными разработками? Похоже, я не ошибаюсь.
Но если дело обстоит таким образом, то все гораздо серьезнее и… опаснее. «Целее останетесь, если ничего не будете знать», — примерно так сказал мне накануне Тарасевич. И был прав. Как врачу-психиатру мне тут делать в общем-то нечего. Не мой профиль. Здесь замешаны государственные интересы, стратегические, да еще и возня спецслужб. Любого постороннего и шибко любопытного просто прихлопнут как муху. Сейчас я был уже готов поверить Тарасевичу, что он вынужденно скрывается в моей клинике. Как «прячется» здесь же и Сатоси, преследуя свою цель. А может быть, и еще кто-то, который отслеживает уже самого японца? Голова у меня, признаться, немного пошла кругом. Шпионские страсти не по мне.
— А вы не видели тут… — раздался за спиной голос Евгения Львовича, — ах, вот она где!
Я протянул ему дерматиновую тетрадь.
— Ваша?
— Конечно. Черновичок-с! Никогда не расстаюсь, а сегодня забыл здесь. Это моя новая хронофутурология.
Тарасевич сунул тетрадь в боковой карман лапсердака.
— Да не только, — сказал я.
— Что? — переспросил физик.
— Не только хронофутурология ваша, не только. Ею вы лишь намеренно прикрываете другое, более важное. Словно напяливаете на изысканный смокинг дурацкий балахон. Чтобы никто посторонний не догадался. Я не прав?
Тарасевич усмехнулся, повеселел.
— Ну, правы. Вы сегодня уже второй раз «ловите меня за руку». Экий же вы проницательный человек! Уважаю. Понимаете, вокруг меня слишком много охотников за моими мыслями. Так всегда было. А в последнее время — особенно. Но я же не могу все держать в памяти? Свихнусь и попаду к вам в клинику уже по-настоящему, всерьез. Вот и приходится порой разбавлять черновик всякой глупостью.
— Но в нем, как я полагаю, и много ценного, того, что может заинтересовать научные центры из других стран?
— Разумеется, — кивнул физик. — Не только научные центры, но и целые военно-промышленные комплексы, если точнее. Так-то вот, Александр Анатольевич. Однако у меня много черновиков. — И он похлопал себя по другому карману. — По одной тетрадке выводов не сделаешь. Общей картины не увидишь. Нужна совокупность знаний. — Тут уж он постучал себя по лбу: — Все же главные секреты я держу здесь.
— Но и тетрадками своими особо не разбрасывайтесь, — посоветовал я. — А то один человек тут уже совал нос между страницами.
— Да? —
— Будьте с ним осторожнее, — сказал я. — Мне кажется, Сатоси — очень опасный человек.
— А другие-то ко мне и не лезут! — вздохнул Евгений Львович, словно уже давно привык к этому.
Судьба порой собирает в одном месте и в одно время людей, которые зачастую против своей воли начинают фонтанировать негативным излучением, аккумулировать отрицательную энергию, вокруг них происходит цепь событий и происшествий, подобных снежному кому, превращающемуся в стремительную горную лавину, что было бы невозможно в ином пространстве и отрезке времени. Почему так случается и в чем причина этой образующейся «черной дыры», готовой поглотить всех и вся, — я не знаю. Но всегда ощущаю эту концентрацию страстей, чувств, идей, мыслей и даже каких-то полумистических звуков, шорохов, запахов, зрительных миражей. И мне постоянно хочется докопаться до истины — что и кто за всем этим прячется? Вот и сейчас мне предстояло решить много психологических ребусов, число которых начинало достигать предела, попросту зашкаливать.
Я вытащил из искусственного камина сверток Елены Стаховой и направился в свой кабинет. В коридоре мне встретился Левонидзе, который искал меня. Вид у него был не самый лучший.
— Я вот что придумал, — громко прошептал он. — Надо провести у всех без исключения обыск! Ты не возражаешь?
— Конечно, возражаю, — ответил я, пряча сверток за спину. Но Георгий не заметил этого — его мысли были поглощены другим, — новой навязчивой идеей.
— Обыск необходим! — настойчиво повторил он, взявшись за пуговицу на моем пиджаке. — Как ты не поймешь? Это существенно расширит доказательную базу. Во-первых, у нас нет орудия преступления. Я еще раз осмотрел грот и лаз в катакомбы. Ничего нет. Наверное, убийца нож не выбросил, а оставил у себя. Видно, он чем-то ему дорог, раз не решился расстаться. А может быть, это не первое его преступление, совершенное именно этим орудием. И не последнее, — добавил Левонидзе, задумавшись.
— Хорошо, а что во-вторых? — спросил я, сам начиная нервничать.
— Серьги, колье, часики Ползунковой, — отозвался он. — Ежели убийца украл их, то где-то прячет. Поэтому… давай санкцию на обыск!
— Я же не прокурор, — усмехнулся я.
— Не важно. Мне просто нужно твое согласие. Сейчас самое удобное время. Все наши клиенты и гости разбрелись по парку, сидят в беседках, катаются на лодках. Я пошурую в их номерах и — уверен! — найду что требуется.
Левонидзе уже едва не оторвал мне пуговицу. Желая сохранить ее и стремясь поскорее остаться наедине с дневником Стаховой, я скрепя сердце сказал:
— Ладно, валяй. Только поаккуратнее.
— Профессионала учишь? А не хочешь со мной, за компанию?
— За компанию, знаешь, кто удавился? Нет уж, работай самостоятельно. О результатах докладывай немедленно.
— Яволь, — кивнул Георгий и побежал на «задание».
Я же вновь заперся в своем кабинете и стал развязывать шелковую ленточку на свертке. Внутри лежали три видеокассеты, пачка фотографий в желтом конверте, несколько диктофонных микрокассет и — пожалуй, самое главное и интересное — личный дневник Елены Стаховой, среднего формата изящный блокнот в кожаном переплете. Почерк у нее оказался гораздо каллиграфичнее, чем каракули Тарасевича. Я уже во второй раз за последние полчаса углубился в чтение чужих мыслей. Но вначале бегло просмотрел фотографии. Они были довольно откровенного характера (если не сказать больше!). Женщина везде одна и та же — Лена Стахова. Мужчины менялись. Среди них — известные политики, депутаты, бизнесмены, продюсеры и прочая публика. Был там и Владислав Шиманский, мой тесть. Все фигуранты, насколько я знал, люди семейные. Словом, те, у кого можно было при желании постричь шерстку. Видеокассеты, судя по всему, представляли то же самое, только «в действии».