Ночные окна. Похищение из сарая
Шрифт:
Теперь Бижуцкий. Борис Брунович недавно, когда я застал его ночью в оранжерее с Анастасией, рассказывающего свою бесконечную историю, что-то упоминал о «Вратах ада». Потом, в бильярдной — перед Стоячим и Волковым-Сухоруковым — о Бафомете. И опять же — «хряк», маски, Гуревич, Некто и Нечто, шабаш, сплошная мистика. Что здесь принять за болезненное воображение, вымысел, а что взять за данность? Не следует упускать из виду и полнолуние, особенно сильно влияющее на чувствительную нервную конституцию Бижуцкого.
За следующим столом оказались две непримиримые дамы, накануне «поцапавшиеся» в кинозале: Лариса Сергеевна Харченко и Зара Магометовна Ахмеджакова. Сейчас они вполне светски общались и даже улыбались друг другу, приступив к десерту. Детство и юность актрисы, подумал я, прошло в притоне, а в старости люди возвращаются к своим истокам; к тому же она могла прикончить мадам Ползункову из ревности, учитывая ее страстно вспыхнувшую любовь к Парису. А поэтесса могла сделать то же самое просто из-за своего вздорного и неподдающегося никакому внутреннему контролю характера. В качестве примера этому выступала целая галерея ее усопших и покуда живых бывших супругов.
Мой взгляд остановился на веселой компании, разместившейся рядом: Олжас, Гамаюнов и Каллистрат. Казах, возвратившийся от цыган, рассказывал что-то забавное (Топорковы остались в таборе, празднуя незнамо что, вместе с Николаем Яковлевичем и Маркушкиным). Каллистрат имел действительно темное прошлое, «Чистая доска», на которой было трудно что-то прочесть. Гамаюнов-Парис «пользовал» сразу трех женщин в клинике — актрису, вдову и поэтессу. Кроме того, за ним тянулся тяжелый и трагический шлейф из отрочества: случайно застрелил старшую сестру. Олжас вообще мог оказаться Нурсултаном, людоедом-маньяком, да еще близким к «белой горячке». Словом, веселого тут мало, хотя сидящие за этим столиком похохатывали.
Далее пили кофе Сатоси и Стоячий. Что можно сказать о маленьком японце? К сожалению, вынужден был признать — ничего определенного. Он попросту не поддавался изучению, аналитическим разработкам. То же самое, в определенной степени, касалось и Антона Андроновича. В голове у него были то грибы, то Полярные зеленые, то иные конспирологические тайны, а то и Бафомет. Иногда он говорил вполне разумные вещи, можно было заслушаться: дар бывшего священника и проповедника. А ведь расстриги сжигают за собой мосты.
Еще один столик. Здесь вовсю кокетничали и флиртовали. Верховодил Мишель Зубавин (не могли же мы оставить его без обеда?), возле него чувствовали себя весьма уютно Елена Стахова, Жанна и Жан. Своих ассистентов я тоже включил в список подозреваемых. Нетрадиционная сексуальная ориентация порой заводит на преступный путь — это происходит с таким людьми гораздо чаще, чем с теми, у кого обычные предпочтения в интимной сфере. Психиатрия дает на этот вопрос однозначный ответ. А вот где был во время убийства шлемоблещущий пилот? Стахова употребляет наркотики — тоже немаловажная деталь.
Последний столик — за ним сидели мой помощник и Волков-Сухоруков. Насчет Георгия я боялся ошибиться: все же мы долгое время вместе, привязаны друг к другу, начинали это дело сообща. Но он убил Принцессу. У него было десяток причин прикончить и хозяйку кошки. Конечно, он оставался главным подозреваемым. Однако эти «главные», как правило, оказываются в конце концов ни при чем. Слишком уж все на нем сходится. Так просто не бывает.
Что я знаю про Волкова-Сухорукова, служителя закона? Год назад его дочь задавил какой-то «новый русский». Предположим, что это был супруг мадам Ползунковой, нефтяной магнат. Сначала он ушел от правосудия, потом его пристрелили. Мог ли сыщик отомстить вдове? Почему бы и нет? Все возможно.
Размышляя таким образом, я ощущал себя тем фицджеральдовским сценаристом-литератором, сидящим в кресле-качалке и тайно наблюдающим за странными манипуляциями стенографистки. Только передо мной была не одна девушка, а целых шестнадцать человек. (Да еще Параджиева — чем черт не шутит?) Кто-то из них убил Аллу Борисовну. Кто-то из них скрывался ночью под маской и зеленым балахоном в бассейне. Кто-то из них носит тайное имя Бафомет. А мне предстояло узнать это.
— Я никогда не имела черных перчаток! — услышал я вдруг рядом с собой голос. Это была Зара Ахмеджакова. Она засмеялась: — Вы сидите такой задумчивый, наверное, сочиняете для нас новую психологическую игру?
— Возможно, — ответил я.
— Кстати, где Алла Борисовна? Что-то я ее сегодня не видела за обедом? — Она пытливо посмотрела мне в глаза.
— Боюсь, она уехала. Ей здесь разонравилось, — пришлось сказать мне.
Я сходил на кухню, набрал на поднос разных фруктов, налил тонизирующего зеленого чая, а потом направился к Нине. У выхода из столовой мы обменялись с Левонидзе многозначительными взглядами. Он словно бы послал мне сигнал, что уже «посадил кого-то на крючок». Я «ответил», что также не «теряю времени даром». Круг подозреваемых я уже ограничил. Разделил на несколько групп. В первую вошли наиболее вероятные потенциальные убийцы мадам Ползунковой (сам Левонидзе — поскольку от этого предположения все равно никуда не денешься; Бижуцкий, Олжас и Стоячий — по ряду причин, связанных с их психикой; а также Каллистрат — самая «темная лошадка» из всех). Вторую групп (гипотетическую) составили: Тарасевич, Гох, Харченко, Гамаюнов. Третью (резервную) — Сатоси, Ахмеджакова, Зубавин, Стахова, Волков-Сухоруков, Параджиева и два моих ассистента: Жак и Жанна. Оставалась еще версия случайного бродяги или цыган. Но это было вообще маловероятно.
Когда я вошел в комнату к Нине, она безмятежно спала, даже улыбалась во сне. Я поставил на столик поднос с фруктами и чаем, поправил сползшее одеяло. Вот уж кому было сейчас лучше всех. Уж она-то вне всяких подозрений. Как и Анастасия. «Стоп! — тотчас подумал я. — Анастасия. Как же она вылетела из моей памяти?» Разумеется, у меня и в мыслях не было связывать жену с этим преступлением в гроте, необъективно, следует признать, что исключать из списка пока нельзя никого. Ведь истина, как это ни банально звучит, дороже Платона. Анастасия за последние сутки уже два раза умудрялась покинуть свою «золотую клетку». Почему она не могла сделать этого и в третий раз? К тому же она всегда любила бывать в гроте. Но был ли у нее мотив убить мадам Ползункову? Я сомневался.
Но тут же вспомнил, как она пыталась убить меня каминными щипцами, оставив мне на память шрам на виске. В принципе, ни за что. И если бы я вовремя не отклонился… Случилось это через несколько недель после того происшествия на открытии выставки, когда Анастасию сначала увезли в больницу, а потом я перевел ее в свою клинику. Первое время она вела себя достаточно спокойно и адекватно, поправлялась, ходила где хотела, я этому только радовался. Однажды (была тоже осень) мы втроем сидели в каминной комнате: я, Анастасия и Левонидзе. Мило беседовали. О событии на выставке никто не вспоминал — это была запретная тема. Но Настя сама завела об этом речь.