Ночные шорохи
Шрифт:
Нет, больше Ною не вынести!
Потянувшись к ней, он прикусил нежную мочку и прошептал:
— У Парис свидетельство пилота. Слоан на секунду замерла. Какое это блаженство — ощущать его теплое дыхание! Но тут же взяла себя в руки и, рассмеявшись, спросила;
— А теперь признавайтесь, зачем вы все это затеяли?
Столько хлопот — и все ради меня?
— Хотел искупить вину за ту ночь, проведенную в шезлонге.
— И не пожалели расходов? — поддела Слоан. — Вижу, вы ничего не делаете наполовину.
— Ошибаетесь, вчера вечером я остановился на полпути, —
— Представьте, мне нравятся шезлонги.
— Надеюсь, здесь нам будет куда уютнее. Только сейчас до Слоан дошел истинный смысл его намерений. Сердце учащенно забилось.
— Хотите, чтобы я показал вам яхту?
— Да, — поспешно выпалила девушка, мгновенно представив блестящие медные и стальные детали, насосы, двигатели, форсунки…
Ной взял ее за руку, так что их пальцы переплелись, но даже тепло его ладони не могло успокоить охвативших ее волнения и страха перед тем, что должно произойти.
Она понимала, что этот момент рано или поздно настанет, но Ной выбрал не слишком подходящую минуту, не говоря уже о месте, потому что, куда бы Слоан ни посмотрела, все настойчиво напоминало ей о том, какая пропасть лежит между ними. Они живут в разных мирах и никогда, никогда не сблизятся. Для Ноя это всего лишь мимолетное увлечение, двухнедельный роман, если, конечно, он сможет выдержать целых две недели. А для нее…
Нет, пора посмотреть в глаза правде, какой бы горькой она ни была. История повторяется, а вместе с ней и роковые ошибки, что сделала мать тридцать лет назад.
И теперь дочь сходит с ума по Ною Мейтленду, а он так же недостижим, как солнце. И у нее нет сил противиться искушению. Слоан всю жизнь ждала свою любовь, а теперь проведет остаток дней своих, сравнивая остальных мужчин с Ноем Мейтлендом.
Они поднялись по лестнице и, остановились перед полированной дубовой дверью.
— Это каюта хозяина, — сообщил Ной, распахивая дверь.
Слоан стиснула кулаки, пытаясь унять, нараставшую панику, оглядела просторное помещение и уперлась взглядом в огромную кровать. Толстое пушистое покрывало призывно откинуто, в комнате царит интимный полумрак. Безуспешно пытаясь казаться искушенной и беспечной, она небрежно бросила:
— Конечно, это не дорогой отель, но, вероятно, на море, в стесненных обстоятельствах, приходится довольствоваться тем, что есть.
Не успели слова сорваться с губ, как она мучительно поморщилась от стыда, — Простите, я была непростительно груба и глупа. Ной долго, с непроницаемым лицом изучал девушку.
— А почему вы это сказали?
Слоан вздохнула и решила больше не притворяться: все равно не имеет смысла. Подняв глаза, она чистосердечно призналась:
— Потому что нервничаю и не нахожу себе места. Я привыкла видеть вас таким, каким вы обычно бываете с Кортни и Дугласом. — Она выразительно обвела рукой каюту:
— А здесь, в этой обстановке, вы мне кажетесь абсолютно чужим. Я даже голос ваш не узнала, когда вы говорили по телефону, — с отчаянием сказала Слоан.
Ной лучше, чем кто бы то ни было, понимал девушку, потому что сам себя не узнавал: стоило Слоан оказаться рядом, и он менялся на глазах. Глядя в ее прекрасное, поднятое к нему лицо, он упивался звуками ее голоса и восхищался мужеством этой необыкновенной девушки. И изо всех сил пытался решить, чего больше хочет: зарыться лицом в душистые волосы и посмеяться над ее дурными предчувствиями или накрыть ее губы своими и задушить ее сомнения поцелуем. Господи, поверить невозможно! В глазах Слоан его богатство — недостаток, досадное препятствие на пути к их сближению. Другой такой просто нет на свете! Никогда еще она не казалась Ною такой привлекательной и желанной.
Осторожно сжав ее подбородок. Ной прошептал:
— Мы знаем друг друга сто лет, Слоан. Медленно, дразня, волнуя, искушая, он обвел языком ее губы, настойчиво заставляя их раскрыться.
— Помнишь? — хрипло пробормотал Ной, сжимая ее плечи и вновь припадая к губам огненным поцелуем, лишавшим Слоан воли и желания сопротивляться. Руки ее невольно скользнули под его смокинг, провели по мускулистой груди и обвили шею. Ной на миг оторвался от нее. В глазах полыхало пламя желания, голос, казалось, ему не повиновался. — Ну а теперь? Помнишь меня?
И Слоан поняла, что назад дороги нет. Ей уже не забыть Ноя. И бессмысленно лишать себя тех прекрасных воспоминаний, которые останутся с ней навсегда, после того как она покинет эту комнату. Для тоски, одиночества и напрасных сожалений еще будет время. Вся остальная жизнь. Ну а сейчас Слоан хочет быть с ним, завтра и послезавтра, и… и, может быть, еще два-три дня, пока она не потеряла для него притягательности.
Но он ждал ответа, и Слоан кивнула. Из горла вырвался тихий стон — признание собственного поражения.
— Да… — выдохнула она и, приподнявшись на цыпочки, прижалась поцелуем к его губам.
Слоан целовала с безумной страстью, отчаянием и тоской, словно прощаясь навеки, и Ной, сгорая от ненасытного голода, властно прижал ее к себе. Дверь захлопнулась под ударом его ноги, и Слоан неожиданно охватило нервное возбуждение. Только Ной не торопился. И целовал ее, пока Слоан не потеряла голову, ощущая лишь его руки, теплые большие руки, ласкавшие каждый дюйм ее тела.
Не отрывая губ, он потянул вниз молнию ее платья, отступил и почти сорвал с себя смокинг. Белое шелковое облачко легло к ее ногам, и девушка машинально наклонилась, чтобы его поднять.
— Не нужно, — велел он, не спуская глаз с розовых вершин ее грудей и торопливо расстегивая сорочку. Он явно не стеснялся раздеваться перед ней, тогда как Слоан сгорала со стыда.
Когда она отвернулась, чтобы сбросить трусики и колготки, до Ноя дошла причина ее смущения. Скрывать такое изумительное тело! Плавные изящные изгибы, стройные ноги и светящаяся кожа…
Он вынул запонки из манжет, не спуская глаз со Слоан, неспешно выбиравшей шпильки из волос. В этой позе, с поднятыми вверх руками и слегка наклоненной головой, она напоминала ему портрет обнаженной натуры, висевший в Лувре.