Ночные всадники. Нарушители закона. Чертово болото
Шрифт:
Каждый рассчитывал выиграть, и оба старались изо всех сил. Лаблаш был уверен в себе. Старый Джон нервничал. В отношении карточной игры он был безукоризненно честен. Лаблаш же полагался на свое умение не столько играть, сколько манипулировать с картами. Он предпочитал свой обычный метод — метод «отражения», как он мысленно называл, но на этот раз старый Джон почему-то запротестовал против того, чтобы он держал на столе свою знаменитую записную книжку с серебряной покрышкой. К тому же этот метод давал только одно преимущество: знание карт своего партнера. А теперь Лаблашу нужен был более верный, хотя и менее деликатный способ подтасовки. И он без колебания прибегнул к этому средству.
Но он не рассчитал
Два раза подряд Лаблаш из осторожности проигрывал фермеру, но теперь, когда снова пришла его очередь сдавать карты, он должен был выиграть. И вот это случилось. Лаблаш небрежно стасовал колоду, Джон Аллондэль также с намеренной небрежностью снял ее, Лаблаш начал сдавать, и тогда старый Джон поднялся с места и, перегнувшись через стол, положил руку на первую карту, которую ростовщик сдал самому себе.
— Туз треф! — крикнул фермер, сверкая глазами. Он перевернул карту. Действительно, это был туз треф. Джон Аллондэль заметил эту карту внизу колоды, когда Лаблаш кончил тасовать.
— Обманщик! — загремел он, дрожа от негодования. — Так вот каким способом ты меня ограбил.
Наступила страшная пауза. Лицо Джона Аллондэля было искажено злобой. Лаблаш вскочил с места и, услышав щелканье курка револьвера, снова опустил руку в свой карман.
— Но это в последний раз, — продолжал Джон. — Тебе нужен закон прерий, и — тысяча чертей! — ты его увидишь.
Он быстро повернулся, и в один момент грянули два выстрела. Маленькая комната загудела и наполнилась дымом. Затем наступила мертвая тишина.
Лаблаш стоял неподвижно, мигая своими желтыми глазами. В течение нескольких мгновений Джон Аллондэль качался на ногах, и затем вдруг медленно опустился на пол, как выпотрошенный мешок. Он не проронил ни звука. Его все еще дымящийся револьвер выпал из его бессильной руки.
Маленькие, лишенные ресниц глаза ростовщика хладнокровно следили за его падением. Лаблаш знал, что такое неписаный закон прерии. И он знал также, что за минуту перед тем он сам был на волоске от смерти. Несмотря на свою толщину, он оказался быстрее своего противника.
Прошло еще несколько мгновений, в течение которых Лаблаш быстро сделал оценку тому, что произошло. Несомненно, это было худшее, что могло с ним случиться. Стрельба и самоуправство — обычные вещи в прерии, но все-таки… Он осмотрел свой револьвер, вынул пустой патрон, заменил его новым, тщательно вычистил дуло и после этого спрятал револьвер в карман. Он не проявлял особой поспешности и волнения. Только его астматическое дыхание было, пожалуй, более громким, чем обычно. Затем он собрал со стола карты, вытер стену, на которой были написаны известкой цифры вьюшек, и тогда осторожно толкнул ногой тело своего партнера, распростертое на полу. Не получив ответа, Лаблаш опустился на колени и положил руку на его сердце. Джон Аллондэль был мертв.
Только теперь впервые Лаблаш проявил признаки волнения. Он почувствовал какой-то странный суеверный страх, заставивший его оглянуться, точно за его спиной кто-то стоял. Это было совершенно непроизвольное
Вслед за тем он быстро поднялся, чувствуя потребность поскорее уйти из этой комнаты. Еще раз оглядевшись вокруг, он потушил лампу, снял с окна свой шарф и, крадучись в темноте, отворил дверь и вышел наружу.
Группа метисов, окружавшая Лаблаша, двинулась вниз по склону холма, к берегу болота. Джеки и Беннингфорд сели верхом на своих лошадей и медленно ехали сзади. Теперь они уже ничего не могли сделать. Правосудие должно было совершиться так, как хотели этого метисы. Их нисколько не смущал вопрос о том, имеют ли они право быть судьями убийцы и его палачами. Они считали, что древний закон прерии, закон их предков дает на это право… Но Беннингфорд смотрел иначе на это дело. Он чувствовал, что ему следовало бы вмешаться и допросить Лаблаша. Ведь никто не знал, что произошло в сарае. Он и Джеки слышали только гневный голос Джона Аллондэля. Но Беннингфорд ясно сознавал, что его вмешательство будет бесполезно и может повести только к худшему. Пусть совершится правосудие прерии!
Джеки была потрясена. Правда, Лаблаш был жестокий человек, он ограбил и убил ее дядю, но как бы ни было отвратительно его преступление, то, что предстояло ему, было слишком ужасно. Джеки с содроганием думала об этом. Она понимала суд Линча. Но казнить можно быстро, без мучений. Достаточно одной пули… И она пробовала воздействовать на Баптиста, удержать его. Пусть правосудие совершится, но без излишних страданий… Все было напрасно! Лаблаш слишком долго угнетал их, слишком долго господствовал над ними. Метисы не могли забыть его притеснений и вымогательств. И в его лице они мстили всем белым поработителям. Весь запас ненависти, который накопился в их душе в течение многих лет, теперь вылился наружу. Все эти годы, в Фосс Ривере, они вынуждены были взирать на Лаблаша, как на своего повелителя. Судьба их была в его руках. Разве он не был самым важным и самым богатым человеком в округе? Когда он поднимал палец, — они должны были работать, а платил он им собачьей похлебкой. Если у них не было денег, он без церемонии выгонял их, голодных, из своих огромных магазинов. Когда их дети и женщины хворали, он отказывал им во всем, в лекарствах, в пище, пока они не принесут ему денег… Они даже не пользовались правами и привилегиями человека в своей собственной стране. Метисы были париями, отверженными. Белые, захватившие их земли, смотрели на них свысока. Они изгнали их и завладели прерией, их родиной, ввели свои правила и законы. Люди, подобные Лаблашу, распоряжались ими, как рабами или скотом… Баптист и его собратья помнили это. Теперь пришел их черед. Лаблаш должен заплатить, за все…
Безмолвная, зловещая процессия медленно подвигалась и вступила на топкую дорожку через болото. Теперь для Лаблаша не было спасения.
Наконец метисы остановились в том месте, где тропинка разветвлялась. Джеки и Билль, не слезая с лошадей, смотрели с берега на эту сцену, и Джеки, несмотря на свою ненависть к Лаблашу, чувствовала, как холодный ужас охватывал ее душу. Она схватила за руки Беннингфорда.
— Билль, что они хотят делать?..
Он ничего не ответил. Да это и не было нужно.
— Развяжите ему руки! — послышался голос Баптиста.
Лаблаша развязали.
При неверном свете звезд можно было разглядеть только темную поверхность болота по обе стороны тропинки. Вдали и впереди смутно виднелись очертания гор. А кругом и позади стоящих на тропинке — ничего, кроме страшной, беспощадной западни. Джеки прожила всю свою жизнь возле Чертова болота, но никогда оно не внушало ей такого страха, как в эту минуту.
Баптист снова скомандовал, обращаясь к Лаблашу:
— Приготовься к смерти!..