Ночные всадники. Нарушители закона. Чертово болото

Кэллэм Ридгуэлл

— Сядьте тут, — сказала она, — и мы поговорим. Ведь вы пришли сюда сегодня утром, потому что вам хотелось найти кого-нибудь, с кем бы вы могли поговорить по душам об этом, не так ли?

Билль тотчас же повиновался и опустился на траву возле нее.

— Вы угадали, — сказал он, — но не совсем. Я именно хотел найти вас, чтобы поговорить с вами. Я видел, как вы вышли из дома, и вообразил, что вы пойдете на постройку церкви. Я собирался идти туда, вам навстречу… Да, я хотел видеть вас. Вы знаете, с какими надеждами я приехал сюда. И вот, уже через три дня по приезде, я узнал, что рука закона протягивается, чтобы схватить моего брата. И я не знаю, что мне делать. Я нуждаюсь в совете и думаю, что вы можете помочь мне.

Он сидел, обхватив руками колени и вперив свои большие

голубые глаза вдаль. Эллен смотрела на него. Она была тронута до глубины души его обращением к ней и ей страстно хотелось взять его большую, сильную руку и крепко пожать ее своими обеими руками. Ей хотелось сказать ему, что она понимает его горе, что она жаждет разделить его с ним, облегчить тяжесть, которая навалилась на него. Но она ничего подобного не сделала. Она молчала и ждала, чтобы он заговорил первый.

— Видите ли, — сказал он наконец после минутного раздумья. — Мне кажется, мы можем думать об этом двояко: один путь указывает нам наша голова, другой — наше сердце. И я не знаю, на что решиться.

Эллен кивнула головой.

— Я думаю, что знаю, какой бы путь я избрала, — спокойно заметила она.

Лицо Билля сразу просияло.

— Я был уверен в этом! — вскричал он. — Но я… я не знаю. Я люблю Чарли.

— Что же подсказывает вам ваш разум? — резко спросила Эллен.

— Мой разум?.. Он говорит, что мне следует как можно скорее уехать отсюда на восток, откуда я приехал и… оставаться там, — ответил Билль.

— И предоставить Чарли своей участи? — быстро возразила девушка.

— Да.

— Ну, а что же говорит вам ваше сердце?

— О, оно говорит мне, что я должен оставаться здесь и защищать Чарли до последней капли крови!

Внезапное сильное волнение овладело Эллен, и она отвернулась, чтобы он не прочел этого на ее лице.

— Голова более разумна, — проговорила она, но без особого убеждения.

— Тогда пусть будет проклята голова! — вскричал он с жаром, вскакивая с места и становясь перед ней. — И… и вы указали мне путь. Я знаю теперь, что я должен идти к вам, когда буду находиться в затруднении. Вы укажите мне, что я должен делать… Я останусь здесь, и проклятому полицейскому не поздоровится, если он осмелится наложить руку на Чарли… Пусть Чарли будет кем угодно! Мне это все равно. Если он будет нуждаться в помощи, то я буду возле него, чтобы помочь ему. Говорю вам: если Чарли отправят в тюрьму, то я пойду с ним. Если они повесят его, то повесят и меня. Так чувствует ваша сестра, так чувствую и я. Вот почему…

— Я тоже чувствую это! — радостно прервала его Эллен. — О вы, великий братец Билль, вы самый лучший человек на свете!.. Я подарю вам свою мазню. А теперь пойдем посмотрим на строящуюся новую церковь, посредством которой здешние благочестивые жители надеются заслужить спасение своих душ.

Глава XX

ДВА СОПЕРНИКА

Чарли Брайант ехал верхом по очень неровной местности в верхней части долины, за несколько миль до деревни. Дороги тут не было никакой, только тропинки, проложенные скотом в густых зарослях кустарника, по которым затруднительно было ехать.

Но Чарли Брайант не торопился и ехал медленно. Он был мрачен и задумчив и совершенно не замечал окружающей красоты и живописных видов, открывающихся перед ним при каждом повороте тропинки. Он был слишком погружен в свои грустные размышления и поэтому не замечал ничего. Он думал о Кэт

Сетон. Она почти никогда не покидала его мыслей, и сердце его болезненно сжималось, когда он думал о ней. Он понимал всю безнадежность своей страсти. Разве она могла любить его так, как он желал бы этого, как он ее любит? Чарли не обманывал себя. Он сознавал свою слабость, отсутствие воли и свой ужасный порок — пьянство. Он не мог бороться с ним. Отчего он не такой, как Билль, крепкий человек, со здоровой душой и сердцем? Никаких слабостей у Билля нет. Также не существует для него и соблазна. Он едва ли даже понимает, что это такое?

Чарли проклинал свою судьбу, ненавидел самого себя. Кэт питала к нему нежную привязанность, такую, какую

питают к какому-нибудь «любимому животному. Она жалела его, но любить не могла! Он знал это. Но все же это было лучше, чем если бы она совсем отвернулась от него, исчезла из его жизни. Он погиб бы тогда, и потому должен был довольствоваться теми крохами, которые перепадали ему. Счастье существовало не для него. Он это знал и должен был примириться со своей горькой судьбой. И он готов был к этому, пока он знал, что нет никого, кто бы мог стоять у него на дороге, никого, кто завладел бы сердцем Кэт! Если бы это случилось и он был бы вычеркнут из ее жизни окончательно, то перенести это ему было бы невозможно. При одной мысли об этом дикая ревность охватывала его и рассудок у него мутился. Он мог переносить все, что уготовила ему жизнь, но только не это, только не это… А сегодня утром, как и накануне, он видел со своей веранды Кэт и Стэнли Файльса, идущих рядом, и кроме того, не раз слышал от нее хорошие отзывы о полицейском офицере. Кэт сожалела только, что он избрал такую профессию, она считала его умным и честным. Чарли не имел никаких оснований думать, что Файльс неравнодушен к Кэт или она к нему, но подозрительность его была так велика в этом отношении, что он готов был бы заподозрить даже Билля в том, что он питает нежные чувства к Кэт, если б не то, что Билль слишком явно увлекался Эллен и не давал брату никакого повода для ревности. А Файльс, несмотря ни на что, возбуждал ревность в сильнейшей степени, и порой он так сильно его ненавидел, что готов был бы убить его. Это было бы нетрудно сделать, и многие, гораздо лучшие люди, чем он, — говорил он себе с горечью, — убивали того, в ком подозревали своего соперника. Но Чарли знал, что он не мог бы выполнить такое намерение, что, несмотря на горечь, наполнявшую его душу, он больше всего желал бы счастья Кэт. В его характере, нравственно слабом и лишенном всего, что рассматривается, как доказательство истинно мужественной натуры, было много великодушия и доброты и ради счастья единственной женщины, которую он любил, он готов был пожертвовать собственной жизнью.

Под влиянием таких мучительных мыслей им снова овладело уныние, еще более подрывавшее его нравственную силу. Он хотел было стряхнуть с себя грусть, вернуть хотя бы некоторую душевную бодрость и дать своим мыслям другое направление. Он почувствовал истинное облегчение, когда его лошадь выехала наконец из густой чащи кустарников на небольшую просеку. В середине этой просеки стоял корраль. Но Чарли проехал его и остановился у очень старой бревенчатой хижины. Место было очень уединенное, находилось за рубежом его владений и было обитаемо только в те времена, когда в долине жили лишь индейцы и метисы. Чарли случайно открыл это убежище и воспользовался им, чтобы устроить там склад таких предметов, которые не часто требуются в ранчо.

Внутри корраля стоял обыкновенный фургон и рядом с ним сельскохозяйственные орудия, главным образом для сенокоса. Очевидно, старый корраль служил именно для этой цели. Чарли мельком взглянул на все эти предметы и прямо направился к хижине, которая казалась давно заброшенной и необитаемой. Стены ее были низкие, и тяжелая, плоская крыша была покатая. Когда Чарли приблизился, то с карнизов крыши с шумом слетели птицы. У дверей Чарли простоял минуту в нерешительности, а затем с силой толкнул дверь, петли которой затрещали, словно протестуя против его вторжения. Он распахнул дверь, и внутри снова послышалось хлопанье крыльев, и птицы с громким криком вылетели оттуда на яркий солнечный свет.

Хижина была очень старая, воздух в ней был затхлый и пропитан плесенью. Пол был покрыт густым слоем гуано. Никакой мебели в хижине не было, но между тем все-таки можно было догадаться, что когда-то, в отдаленные времена, она была обиталищем человека. Круглое отверстие в крыше указывало, что тут некогда стоял очаг, а ржавые гвозди, торчащие из стен, вероятно, служили для развешивания на них утвари и разных вещей. Стены же были обшиты досками, почти до самой крыши. Когда-то эта хижина служила убежищем для человека, который, может быть, скрывался здесь, в этой дикой, пустынной местности, от преследования закона.