Ноктэ
Шрифт:
Так что мне придётся спасти его, не рассказав никому.
И единственный способ сделать это — прочитать его сокровенные мысли. Все без исключения.
Я перевожу взгляд в окно, вглядываясь сквозь дождь, и с удивлением обнаруживаю, что Финн исчез, а его место занял Деэр. Пробегаясь трусцой по тропинке вверх от пляжа, он шагает уверенно и не обращает внимания на ливень.
Более того, когда он оказывается на краю лужайки перед моим окном, то резко останавливается.
А затем его прекрасное лицо приподнимается, и его глаза встречаются с моими глазами.
Я
Перестаю думать.
Я поднимаю руку, прижав её к стеклу, как будто ладонь Деэра находится напротив моей. Дождь ручейками стекает вниз по оконному стеклу вокруг моих пальцев, словно слёзы, и взгляд Деэра смягчается. Не говоря ни слова, он поднимает руку в ответ.
Он держит её так, будто прикасается ко мне. Словно утешает меня от того, о чём не знает.
Но что знаю я, так это то, что он утешает меня.
Его присутствие успокаивает меня.
И он это знает. Вот почему он стоит под дождём ещё несколько минут, так долго, пока не промокает до нитки, пока наконец, наконец не опускает руку и продолжает свой бег сквозь дождь к тропинке.
Он скрывается под кронами деревьев, а затем исчезает.
Исчезает от меня.
И я кое-что осознаю, пока сижу с безумными мыслями Финна на коленях.
Ещё никогда в жизни я не чувствовала себя такой одинокой.
21
VIGINTI ET VNUM
К утру мне каким-то образом удаётся взять себя в руки, хоть я и потеряла несколько часов сна, пока всё время ворочалась и паниковала. Но теперь я уже спокойна.
Мне приходится быть спокойной.
Я не могу позволить себе развалиться на части, потому как собирать Финна придётся мне.
Однако за завтраком у Финна вполне нормальный вид, и он даже улыбается мне поверх порции хлопьев.
— Извини, что вчера вечером расклеился, — говорит он мне, как бы невзначай, отложив ложку и откусывая рогалик. У него есть аппетит. Это хорошо.
Я нерешительно улыбаюсь:
— Всё нормально. Я поищу твой дневник, Финн. Он найдётся, обещаю.
Он ангельски улыбается:
— Я знаю.
Его спокойное поведение почти пугает меня, словно он в курсе, что дневник у меня. Но это не может быть правдой. Если бы он знал, то взбесился бы и перевернул всю комнату в его поисках.
— Хочешь, займёмся чем-нибудь сегодня? — предлагаю я, наливая себе апельсиновый сок.
— Не могу, — бубнит он с полным ртом. — Я собираюсь перебрать свои вещи и уложить их.
— Хочешь, помогу? — Чувствую, как мои брови сдвигаются. Он ведёт себя так отчуждённо.
Финн качает головой:
— Нет. Я всё ещё не очень хорошо себя чувствую. Тебе лучше заняться чем-нибудь с Деэром.
При этих словах я резко вскидываю голову. Он хочет, чтобы
Финн пожимает плечами, затем посмеивается при виде моего столь очевидного удивления.
— Что? Ты же уезжаешь в конце лета. У тебя должно быть летнее увлечение. Этот пункт есть в предсмертном списке[17] каждой девушки, верно?
Я закатываю глаза, хотя у меня внутри всё переворачивается. Он ведь не пытается заставить меня чувствовать себя виноватой за проведённое время с Деэром? Как будто небеса разверзлись, и сверху мне улыбается сам Господь Бог.
— Не знаю, — отвечаю я. — Я слишком молода, чтобы беспокоиться о предсмертном списке.
— Просто иди, — говорит он, отодвигаясь от стола. — Прошлым вечером Деэр интересовался у папы, как добраться до Уоррентона. Тебе следует самой отвезти его.
Тот факт, что я была там уже миллион раз, не имеет значения, потому что я никогда не была там с Деэром.
— Я вернусь вовремя, чтобы поужинать с тобой! — кричу брату. На что он, не оглядываясь, машет мне поверх плеча.
Меня отпустили.
Внезапно я ощущаю себя так, словно вырвалась из тюрьмы, будто я свободна и мне следует поторопиться и как можно быстрее скрыться. Я едва не бегу к гостевому домику и с трудом дышу, когда стучу в его дверь.
И практически задыхаюсь, когда Деэр открывает.
Потому что на нём нет рубашки.
В действительности, похоже, что он только вышел из душа, поскольку его волосы влажные. И грудь обнажена. Я не могу заставить себя не пялиться на его обнажённую кожу, мускулистый живот, гибкий торс и идеальную, чёткую линию в форме «V», исчезающую под поясом его джинсов. Серебряная пряжка в виде черепа расположена идеально по центру в нескольких сантиметрах ниже пупка.
Я с трудом сглатываю, а затем сглатываю ещё раз.
Уголок рта Деэра подрагивает.
— Да? — интересуется он, а уголок его губ изгибается. Он должен знать, какой эффект оказывает на меня. Вероятно, такой эффект он оказывает на всех.
Клянусь богом, в мои намерения входило лишь просить его поехать на Уоррентонский пляж. Но у моего языка свой собственный разум.
— Нарисуй меня, — выдыхаю я, удивляя и себя, и его. Его глаза расширяются, и он пристально смотрит на меня.
— Нарисовать тебя, — повторяет Деэр медленно, нерешительно, его глаза не отрываются от моих.
Я киваю.
— Ты рисовал меня из своего воображения, но разве рисовать с натуры не лучше?
Не дожидаясь ответа и пока не передумала, я протискиваюсь мимо него и захожу в небольшой домик. Он пристально смотрит на меня, его глаза словно чёрная расплавленная лава, и, я уверена, он пытается понять, что со мной делать. Поэтому, прежде чем он успевает что-нибудь сказать, я поворачиваюсь к нему, выдавливая уверенную улыбку:
— Так где ты хочешь меня нарисовать?
Не отвергай меня. Это всё, о чём я могу думать, глядя в его прекрасное лицо, и я, должно быть, сумасшедшая, ведь он ни за что не пойдёт на это.