НОКТЮРНЫ: пять историй о музыке и сумерках
Шрифт:
Чарли рассмеялся. Ободренный, я засмеялся тоже.
— Наверное, я принимаю эту историю слишком близко к сердцу. В конце концов, это же не личный дневник. Записная книжка, только и всего.
Я осекся, потому что Чарли не умолкал и смех его сделался похож на истерику. Потом он остановился и выпалил напрямик:
— Если Эмили узнает, она тебе яйца оторвет.
Наступило секундное молчание, я слушал шумы аэропорта.
Чарли продолжил:
— Лет шесть назад я и сам открыл эту книжку или другую, тогдашнюю. Случайно, пока сидел в кухне, а Эмили занималась стряпней. Понимаешь, говорил что-то и машинально ее раскрыл. Эмили тотчас заметила и высказала недовольство. То есть она как раз сказала, что оторвет мне яйца. У нее в руках была скалка, и я ляпнул, что это не самый подходящий инструмент. Тогда она сказала: скалка в следующую очередь. Сначала оторвет, а потом раскатает.
В трубке прозвучало объявление о начале посадки.
— И что мне, по-твоему, делать? — спросил я.
— А что тебе остается? Разглаживай дальше страницы. Может, она не заметит…
— Я пытался, но толку никакого. Заметит как пить дать…
— Слушай, Рэй, у меня прямо голова трещит. Я вот что пытаюсь тебе внушить: все те мужчины, которыми бредит Эмили, — это не потенциальные любовники. Она просто ими восхищается, потому что видит в них совершенство. А их изъянов она не замечает. Они ведь… животные. В любом случае у них с ней ничего общего. Хоть смейся, хоть плачь, но штука вся в том, что в глубине души она любит меня.Все еще любит. В этом я уверен.
— Итак, Чарли, ты не знаешь, что мне посоветовать.
— Не знаю! И знать не хочу! — Чарли опять сорвался на крик. — Усвой, и все тут! Ты в своем самолете, я в своем. И который из них разобьется, это мы увидим!
Тут Чарли отключился. Я плюхнулся на софу и набрал в грудь воздуха. Я сказал себе, что не надо делать из мухи слона, однако внутри нарастало тошнотворное ощущение паники. В голове роились идеи. Одна состояла в том, чтобы попросту пуститься в бега, прервать всякую связь с Чарли и Эмили и только через несколько лет послать им осторожное, взвешенное письмо. Но даже и в тогдашнем своем состоянии я счел этот план чересчур уж отчаянным. Более удачный план состоял в том, чтобы тесно пообщаться с бутылками в баре и к приходу Эмили упиться в хлам. Тогда можно будет заявить, что я просмотрел ее дневник и надругался над ним в алкогольном угаре. Собственно, будучи пьяным и невменяемым, я мог бы даже взять роль пострадавшей стороны: раскричаться, расписать, как горько я обижен, прочитав о себе такое, и это слова человека, на чью любовь и дружбу я всегда полагался, вспоминая о них в самые горькие моменты своей одинокой жизни в чужой стране. С практической точки зрения этот план имел определенные преимущества, однако что-то в нем, на самом его донышке, куда я даже не хотел заглядывать, убеждало меня в том, что он неприемлем.
Вскоре зазвонил телефон и вновь послышался голос Чарли. Когда я снял трубку, он заговорил намного спокойнее, чем прежде.
— Я уже у выхода, — сказал Чарли. — Прости, что немного дал волю нервам. Со мной всегда так в аэропорту. Успокаиваюсь только при выходе на взлетную полосу. Рэй, мне тут пришла в голову идея. Относительно нашей стратегии.
— То есть?
— Да, нашей общей стратегии. Тебе ясно, конечно же: это не тот случай, чтобы как-то приглаживать истину, стараясь показаться в лучшем свете. Невинная спасительная ложь здесь никак не уместна. Нет, нет. Ты ведь не забыл, какое тебе дано поручение? Я на тебя полагаюсь, Рэй: веди себя, как тебе свойственно. Наша стратегия того и требует.
— Но послушай, мне тут едва ли светит явиться в глазах Эмили великим кумиром…
— Да, ты верно оцениваешь ситуацию, и я тебе благодарен. Но мне сейчас пришло в голову вот что. Есть одна деталь, эдакая малюсенькая подробность в твоем репертуаре, которая сейчас может помешать. Рэй, Эмили вбила себе в голову, что у тебя хороший музыкальный вкус.
— А…
— Об этом она ведет речь в тех редких случаях, когда ставит тебя мне в пример. Это единственная деталь, которая может помешать тебе исполнить назначенную роль. Обещай, Рэй, не говорить с Эмили на эту тему.
— О, бога ради…
— Ну, сделай мне одолжение, Рэй. Я ведь не многого прошу. Просто не заговаривать о ее любимой ностальгической эстраде. А если разговор затеет она, играй в молчанку. Только это мне и нужно. А в остальном веди себя как обычно. Рэй, я ведь могу на тебя положиться?
— Да, наверное. Так или иначе, это все теория. Похоже, этим вечером нам вообще не придется разговаривать.
— Хорошо! Заметано. А теперь вернемся к твоему небольшому затруднению. Тебе будет приятно узнать, что я о нем подумал. И нашел выход. Ты слушаешь?
— Да, слушаю.
— К нам время от времени заглядывает одна пара. Анджела и Солли. Люди неплохие, но не будь они соседями, мы вряд ли бы подружились. Так или иначе, заглядывают они частенько. Без предупреждения, на чашечку чаю. Так штука вот в чем. Появляются они днем, в разное время, когда прогуливают Хендрикса.
— Хендрикса?
— Это Лабрадор, вонючая псина, неслух, настоящий людоед. Но Анджеле и Солли эта мерзкая тварь заменяет ребенка, которого у них нет. Или которого до сих пор не завели — вполне вероятно, они еще не слишком старые. Но нет, им больше по душе Хендрикс, лапочка сладенькая. И когда они являются, лапочка Хендрикс, как самый злостный бандит, разрушает здесь все, до чего доберется. Опрокинул торшер? Ничего-ничего; как ты, лапочка, испугался? Вот такие дела. А теперь слушай. С год назад у нас была дома одна дико дорогая подарочная книга с художественными фотографиями: юные пидоры позируют в североафриканских крепостях. Эмили нравилось держать ее открытой на определенной странице: она думала, фотографии хорошо сочетаются с софой. Стоило перевернуть страницу — сразу скандал. Но год назад пришел Хендрикс и изжевал всю книгу. Именно так: вонзил в глянцевую фотографию клыки и, пока мамочка уговаривала его разжать зубы, сожрал добрых два десятка страниц. Ну, улавливаешь, зачем я тебе это рассказываю?
— Да. То есть лазейку-то я вижу, но…
— Ладно, придется разложить по полочкам. Скажешь Эмили вот что. В дверь позвонили, ты отозвался. На пороге была эта парочка с Хендриксом, он рвался с поводка. Они представились: Анджела и Солли, друзья хозяев, хотим чашку чаю. Ты их впускаешь, Хендрикс срывается с поводка, набрасывается на записную книжку. Вполне правдоподобно. Ну что? Почему не слышу благодарностей? Или вам, сэр, не по вкусу такой вариант?
— Спасибо тебе большое, Чарли. Я просто обдумываю. Для начала: а что, если эти люди в самом деле явятся? То есть когда Эмили уже вернется?
— Ну да, такое возможно. Скажу одно: это будет значить, что тебе очень-очень не повезло. Говоря «они заглядывают частенько», я имел в виду максимум раз в месяц. Так что кончай выискивать проколы и кланяйся мне в ноги.
— Но, Чарли, странно получится: чтобы собака накинулась именно на записную книжку и именно на эти страницы?
Чарли вздохнул в трубку:
— Вот уж не думал, что придется разобъяснять все до мелочей. Понятное дело, тебе нужно будет подготовить антураж. Опрокинешь торшер, рассыплешь в кухне сахар. Устроишь ералаш, как устроил бы Хендрикс. Постой, объявляют посадку. Я должен идти. Свяжусь с тобой уже из Германии.
Пока я слушал Чарли, у меня возникло чувство, какое бывает, когда кто-то рассказывает тебе сон или объясняет, откуда взялась вмятина на дверце его машины. План был очень хороший, даже остроумный, но я не представлял себе, как буду все это вкручивать Эмили, и мне становилось все тревожней. Однако когда Чарли положил трубку, я остался под гипнотическим влиянием его звонка. Пусть я понимал, что это дурость, но руки-ноги уже трудились, подготавливая предложенный Чарли «выход».
Я стал устраивать на полу торшер. Стараясь ничего им не задеть, я для начала снял абажур и криво насадил его обратно, только когда торшер уже лежал. Снял в книжной полки вазу, положил ее на ковер и рассыпал вокруг сухие травы, стоявшие в вазе. Присмотрел удобное местечко около кофейного столика, чтобы «опрокинуть» корзинку для бумаг. Я двигался как сомнамбула. В успех предприятия я не верил, но процедура оказалась успокоительной. Потом, вспомнив, что весь этот вандализм затеян ради ежедневника, я перешел в кухню.