НОКТЮРНЫ: пять историй о музыке и сумерках
Шрифт:
Я изобразил, правда, без прежней злобы, как сминаю страницу, и посмотрел на Эмили.
К моему удивлению, она лишь скользнула по книжке мимолетным взглядом и вновь обернулась к кастрюльке.
— О, да это все лишь записная книжка. Ничего личного. Не беспокойся об этом, Рэй. — Она шагнула к кастрюльке, чтобы изучить ее получше.
— Что ты этим хочешь сказать? То есть как это — не беспокойся? Как ты можешь такое говорить?
— Да в чем дело, Рэймонд? Это обычная записная книжка, чтобы чего-нибудь не забыть.
— Но Чарли сказал, ты просто взорвешься!
Я вознегодовал еще больше: судя
— Правда? Чарли сказал, что я разозлюсь?
— Да! По его словам, ты однажды пригрозила оторвать ему яйца, если он сунет нос в эту книжечку!
Я не знал, чему приписать удивленный взгляд Эмили: то ли моим словам, то ли прежнему созерцанию кастрюльки. Она присела со мной рядом и ненадолго задумалась.
— Нет, — проговорила Эмили наконец. — Речь шла о чем-то другом. Ага, вспоминаю. Приблизительно год назад Чарли из-за чего-то расстроился и спросил, как я поступлю, если он покончит с собой. Он просто меня проверял — у него кишка тонка для самоубийства. Но он спросил, и я ответила, что в таком случае оторву ему яйца. Больше я ему ничего такого не говорила. То есть я не бросаюсь поминутно этим выражением.
— Не понимаю. Если он покончит с собой, ты ему такое устроишь? После того?
— Рэймонд, это была фигура речи. Я просто объясняла, насколько мне не нравится его намерение. Чтобы знал, как я его ценю.
— Да я о другом. Если бы ты сделала это после, ты бы его таким образом не удержала, верно? Но может, ты и права, это бы…
— Рэймонд, давай забудем об этом. Забудем, и все. У меня осталось со вчерашнего дня полкастрюли запеченной баранины. Вчера было вкусно, а сегодня будет еще вкуснее. И можно открыть бутылочку бордо. Ты, вижу, начал что-то готовить — очень мило с своей стороны. Но поужинаем уж запеченной бараниной, ладно?
Объясниться я был бессилен.
— Да-да, хорошо. Запеченная баранина. Это грандиозно. Да-да.
— А… а вот это мы пока отставим в сторону?
— Да-да, пожалуйста. Оставь, да.
Я поднялся с места и вышел в гостиную, где, разумеется, царил прежний беспорядок, но я чувствовал себя не настолько бодрым, чтобы взяться за уборку. Я лег на софу и уставился в потолок. Потом вошла Эмили, я ее заметил и подумал, что она направляется в прихожую, но она стала возиться в Дальнем углу с музыкальной аппаратурой. В комнату полились чувственные аккорды струнных, меланхолические вздохи духовых и голос Сары Воэн, певшей «Возлюбленного».
Мне сделалось спокойно и приятно. Сопровождая кивками медленный ритм, я закрыл глаза. Мне припомнилось, как много лет назад, в колледже, у Эмили, мы с нею больше часа спорили о том, правда или нет, что Билли Холидей всегда исполняла эту песню лучше, чем Сара Воэн [25] .
Тронув меня за плечо, Эмили протянула мне бокал красного вина. Поверх делового костюма на ней был надет фартук с оборочками. Себе она тоже взяла бокал, села на дальний край софы, у меня в ногах, и сделала глоток. Потом с помощью пульта управления приглушила звук.
25
…голос Сары
— День был просто ужас, — проговорила она. — Я не о работе, хотя там все вверх дном. Я об отъезде Чарли и всем вообще. Не думай, будто мне это не обидно: между нами нелады, а он улепетывает за границу. И в довершение всего ты наклюкался сверх всякой меры. — Эмили протяжно вздохнула.
— Нет, что ты, Эмили, все не так плохо, как ты думаешь. Прежде всего, Чарли просто души в тебе не чает. А я — у меня все прекрасно. Ей-богу прекрасно.
— Враки.
— Нет, в самом деле… Я прекрасно себя чувствую.
— Я о том, что Чарли якобы души во мне не чает.
— А-а, вот что. Ну, если ты считаешь это враками, ты очень и очень ошибаешься. Мне ведь известно: Чарли влюблен в тебя как никогда.
— Откуда ты можешь это знать, Рэймонд?
— Я это знаю потому… ну, прежде всего, он сам что-то такое говорил мне за ланчем. Может, не в точности этими словами, но я так понял. Слушай, Эмили, я знаю, у вас сейчас непростые отношения. Но ты, пожалуйста, помни о главном. А именно, что Чарли по-прежнему очень тебя любит.
Эмили вновь вздохнула.
— Знаешь, я сто лет не слушала эту пластинку. Из-за Чарли. Когда я включаю подобную музыку, он тут же начинает ворчать.
Мы ненадолго замолкли, слушая Сару Воэн. Во время инструментальной паузы Эмили сказала:
— Наверное, Рэймонд, тебе у нее больше нравится другая версия той же песни. Только под фортепьяно и бас.
Я не ответил, а лишь немного приподнялся, чтобы было удобнее пить.
— Спорю, это так, — продолжала Эмили. — Тебе больше нравится другая версия. Правда, Рэймонд?
— Ну, не знаю. Честно говоря, я не припоминаю эту другую версию.
Я почувствовал, что Эмили отодвинулась на край софы.
— Ты это не всерьез, Рэймонд.
— Хочешь смейся, но я в последнее время редко слушал такого сорта музыку. Собственно, у меня почти все выветрилось из памяти. Даже не назову точно, что это за песня. — Я слегка усмехнулся, но, наверное, усмешка вышла не вполне естественной.
— Что ты такое городишь? — В голосе Эмили внезапно прорезалось раздражение. — Это просто смешно. Забыть ты мог только в одном случае: если тебе сделали лоботомию.
— Воды немало утекло. Все меняется.
— О чем ты говоришь? — В этих словах мне послышалась нотка испуга. — Не может все так сильно поменяться.
Мне до зарезу нужно было сменить тему. И я произнес:
— Очень жаль, что у тебя на работе все вверх дном.
Эмили никак на это не отозвалась.
— И что же ты хочешь сказать? Что больше не любишь такие песни? Хочешь, чтобы я выключила, да?
— Нет-нет, Эмили, пожалуйста, мелодия приятная. Она… навевает воспоминания. Прошу, давай снова посидим мирно и спокойно.