НОКТЮРНЫ: пять историй о музыке и сумерках
Шрифт:
Когда это произошло в энный раз, я не выдержал и сказал:
— Слушайте, ничего не понимаю. Вы что, хотите вечно играть одни каверы? И даже если это предел ваших мечтаний, то откуда, вы думаете, берутся песни? Ага, верно. Их кто-то сочиняет.
Но парень, к которому я обращался, поглядел на меня пустыми глазами и отозвался:
— Не обижайся, приятель. Все потому, что вокруг стадами бродят идиоты, которые пишут песни.
Тупость этой позиции, характерной, по-видимому, для всей английской музыкальной сцены, и натолкнула меня на вывод, что она если не прогнила окончательно, то, во всяком случае, подверглась коренному вырождению и, несомненно, отражает тем самым процессы, происходящие во всей музыкальной индустрии сверху донизу.
Поняв это, а также задумавшись о том, что чем ближе лето, тем труднее мне становится
Мэгги старше меня на четыре года, она вечно обо мне печется, так что я знаю: она будет счастлива меня видеть. Я сказал бы даже, она обрадовалась случаю сделать для меня что-то сверх программы. Когда я говорю, что ее кафе расположено в холмах Молверн-Хиллз, я имею в виду не город Грейт-Молверн или населенные пункты по шоссе А, а сами холмы. Это отдельно стоящее здание викторианских времен, обращенное к западу. При хорошей погоде можно устроиться с чаем и пирожным прямо на террасе кафе и любоваться широкой панорамой Херефордшира. Зимой Мэгги и Джеффу приходится закрываться, но летом в кафе всегда полно народу, прежде всего местных: они паркуют автомобили сотней ярдов ниже, на автостоянке «Уэст оф Ингланд», и как есть, в сандалиях и цветастых платьях, ковыляют в гору. Заглядывают и группы пеших туристов, с картами и основательным снаряжением.
Мэгги сказала, что они с Джеффом не смогут платить мне жалованье, и я был не против: тем меньше от меня будут требовать. И однако же, поскольку мне полагались койка и кормежка, я негласно становился третьим человеком в штате. Условия были не вполне прояснены, и потому Джефф (он в особенности) с самого начала не знал, как поступать: то ли вытурить меня вон за безделье, то ли извиняться, что возлагает на гостя какие-то поручения. Но скоро у нас выработались достаточно определенные взаимоотношения. Работа была нетрудная (особенно я навострился готовить сэндвичи), и я временами должен был напоминать самому себе, ради какой главной цели выехал за город. А именно: я собирался вернуться осенью в Лондон с несколькими новейшими песнями.
Я от природы ранняя пташка, но тут же убедился, что завтрак в кафе равносилен кошмару: одному подай вот такие яйца, другому — вот эдакие тосты, и все в итоге переваривается и подгорает. И я взял себе за правило раньше одиннадцати не появляться. Пока внизу творился кавардак, я открывал у себя в комнате большое окно-фонарь, усаживался на широкий подоконник и, любуясь живописными далями, брался за гитару. После моего прибытия погода по утрам стояла особенно ясная, и у меня возникало восхитительное ощущение, будто можно смотреть в окно бесконечно и, когда я касаюсь струн, звуки долетают во все концы страны. И лишь повернувшись и высунувшись из окна, я видел внизу террасу кафе и снующих туда-сюда посетителей с собаками и детскими стульчиками на колесах.
Я не был чужим в этих местах. Мы с Мэгги выросли в нескольких милях отсюда, в Першоре, и родители часто водили нас гулять на холмы. Прогулки эти не особенно мне нравились, и, когда подрос, я стал от них отказываться. Но в то лето я чувствовал, что на всей земле нет места краше, что и прежде, и сейчас меня связывают с этими холмами невидимые нити. Может, причина отчасти заключалась в том, что наши родители разошлись и уже довольно давно серенький домик напротив парикмахерской перестал быть «нашим» домом. Как бы то ни было, знакомую по детству клаустрофобию сменила к тому времени привязанность к этим местам и даже ностальгия.
Я повадился бродить по холмам чуть ли не каждый день, а когда не предвиделось дождя, брал с собой гитару. Особенно я полюбил Столовый и Крайний холмы в северном конце гряды, которые обходили стороной экскурсанты. Иногда там не попадалось вообще ни души, и я бывал часами предоставлен собственным мыслям. Я словно бы впервые открывал для себя холмы, и новые песни так и теснились в голове, просясь наружу.
Но работать в кафе было совсем другое дело. Готовишь салат — и тут слышишь чей-то голос или видишь, как приближается к стойке чье-то лицо, и мигом оказываешься в прошлом. Частенько ко мне подходили старые знакомые родителей и пытали меня насчет
На самом деле я ничего не имел против. Некоторых из этих людей я даже искренне бывал рад видеть. Но в то лето забрела в кафе и одна особа, при виде которой у меня внутри похолодело. Мысль убежать в кухню пришла слишком поздно — я уже был замечен.
Эта особа была миссис Фрейзер, или Ведьма Фрейзер, как мы ее называли. Я узнал ее, как только она с грязным маленьким бульдогом вошла в кафе. Мне захотелось сказать ей: «С собаками нельзя», хотя посетители, покупавшие что-то навынос, никогда не оставляли собак снаружи. Ведьма Фрейзер была моей учительницей, когда я ходил в школу в Першоре. К счастью, она ушла из школы еще до моего перехода в шестой класс, но тем не менее все мои школьные воспоминания омрачены ее тенью. Если не считать миссис Фрейзер, в школе было не так уж плохо, но она с самого начала заимела на меня зуб, а чем может защитить себя одиннадцатилетний ребенок? Она прибегала к тем же уловкам, что все злонамеренные учителя: к примеру, задавала мне на уроке как раз те вопросы, на которые, как она догадывалась, я не знал ответа, или поднимала меня на смех перед всем классом. Впоследствии каверзы сделались более изощренными. Помню, однажды, когда мне было четырнадцать, новый учитель, мистер Трэвис, как-то в классе перебросился со мной шутками. Пошутил не надо мной, а вместе со мной, весь класс смеялся, и я был доволен. Через пару дней я шел по коридору и навстречу мне попался мистер Трэвис с нею. Она меня остановила и устроила мне разнос то ли за домашнее задание, то ли за что-то еще. Идея была в том, чтобы внушить мистеру Трэвису, будто я «хулиган», и если он отнес меня к числу мальчиков, достойных его уважения, то совершил тем самым большую ошибку. Не знаю отчего — может, из-за солидного возраста миссис Фрейзер, — другие учителя не догадывались, что она собой представляет. Они все принимали за истину каждое ее слово.
В тот день, войдя в кафе, Ведьма Фрейзер явно меня заметила, но не улыбнулась и не окликнула. Заплатила за чашку чаю и пакет печенья с кремом и отправилась на террасу. Я думал, на том все и кончится. Но чуть погодя она вернулась, поставила на прилавок пустую чашку и блюдце и сказала: «Раз вы не желаете убрать со стола, я сама принесла посуду». Эти слова она сопроводила взглядом немного более долгим, чем принято в таких случаях, — взглядом, в котором было, как встарь, написано: эх, смазать бы тебя по роже, — и удалилась.
Вся моя прежняя ненависть к старой мегере воспрянула ото сна, и когда вернулась Мэгги, я просто кипел. Она сразу это заметила и спросила, в чем дело. На террасе сидело несколько посетителей, но внутри никого не было, и я дал себе волю, обзывая Ведьму Фрейзер самыми распоследними, заслуженными ею словами. Дав мне успокоиться, Мэгги сказала:
— Она больше никакая не учительница. Она просто грустная старая дама, которую оставил муж.
— Ничего удивительного.
— Но ты мог бы ее хоть немного пожалеть. Ушла с работы, думала пожить в свое удовольствие, и тут муж бросает ее ради женщины помоложе. А теперь ей приходится в одиночку содержать гостиницу, которая, как говорят, вот-вот прогорит.
Я от души порадовался этим известиям. Вскоре я и думать забыл о Ведьме Фрейзер, потому что вошла группа посетителей и нужно было приготовить для них гору салата из тунца. Но через несколько дней, болтая с Джеффом на кухне, я узнал от него дополнительные подробности — к примеру, как муж Ведьмы Фрейзер, сорока с лишним лет, уехал со своей секретаршей, как гостиница Фрейзеров вначале работала неплохо, а теперь земля полнится слухами, что клиенты требуют обратно деньги или же отказываются от номера сразу по прибытии. Однажды я видел эту гостиницу: помогал Мэгги делать покупки в мелкооптовом магазине, и мы проезжали мимо. Гостиница Ведьмы Фрезер располагалась прямо по пути, на Элгар-рут. Это было довольно основательное строение с гранитной облицовкой и вывеской «Молверн-Лодж».