Номад
Шрифт:
«Пусть будет так», – подумал я, испытав едва ощутимое сожаление от того, что внутри все осталось спокойным. Искры не проскочило, если выражаться избитыми фразами. Но моя дама, похоже, осталась довольна.
Наконец-то дом. Наконец-то родное кресло с кожаными подлокотниками (сейчас я всегда проверял наличие этой самой кожи, в глубине души боясь оказаться в чужой вселенной). НОМАД приветливо мигнул синим огоньком, и я с наслаждением взял его в руки.
«Главное, не превратиться в ограниченного фетишиста, круглыми сутками сидящего в четырех
К этому моменту я побывал в теле Марка, наверное, раз десять. Я хорошо знал, что мне нужно делать, и именно эта уверенность в конце концов и привела к дальнейшим последствиям.
«Во время каждой сессии отчетливо концентрируйтесь на мире, в который хотите отправиться», – так гласила инструкция.
То ли я слишком расслабился, возомнив себя опытным «ходоком», то ли события сегодняшнего дня наложили отпечаток на мое подсознание, но дальше все пошло не так. Как бы сказал Сигмунд Грейд: мой бессознательный страх стал моей мотивацией. С детства я испытывал неприязнь к больницам и неосознанно позволил мозгу сделать неправильный выбор.
НОМАДу не оставалось ничего, кроме как послушаться меня.
На этот раз я очнулся не Марком Гугенией. Все было хуже, намного хуже: я очнулся в больничной палате.
Жить моему очередному воплощению оставалось недолго. Я ощутил это с первым вдохом: он давался тяжело, словно воздух проходил через узкую трубочку с множеством клапанов.
Мое тело находилось словно внутри пузырька с воздухом. Знаете, такие из упаковки, которые очень приятно лопать, давя пальцами. Сквозь полиэтилен ко мне шли многочисленные трубочки и зонды: катетеры в вены, кислород в нос и еще черт знает что. Хуже всего было то, что ноги абсолютно не подчинялись мне, а руки… Боже мой, руки были покрыты отвратительными влажными язвами!
Я умирал. Умирал от неизлечимой в этом мире болезни. Должно быть, подсознательные мысли о больнице повлияли на выбор реальности, и из всего многообразия вселенных я оказался здесь: с трубкой в заднице, парализованными ногами и считанными часами до последнего хриплого вздоха.
Я хотел было вернуться, но вдруг ощутил прилив странных ощущений. Переживаний моего воплощения, которыми он хотел поделиться, как эмигрант, раздающий свои вещи перед путешествием в один конец.
Тоска по его семье и несбывшимся мечтам нахлынула на меня, вырвав еле слышный протяжный стон. Никогда в жизни я не испытывал такую душевную боль, какую ощущал этот парень. Сквозь целлофан были видны фигуры снующих туда-сюда врачей, но они, как и весь мир, давно поставили на нем крест.
Говорят, в момент смерти человек вспоминает свою жизнь. Именно это и происходило с моим воплощением, за исключением того, что он был все еще жив. Фармацевт по имени Анлаф Прозак, тридцати трех лет от роду. Наверняка он заразился на работе, когда смотрел за такими же «целлофановыми» больными. Когда однажды решился расстегнуть защитный костюм… Гребаная интеграция!
Я закрыл глаза, чтобы не видеть, как пинцет сдирает с моего запястья кровоточащую коросту. Зачем они продолжают брать образцы? Чтобы найти лекарство?
«Чтобы вырастить новое тело для твоей жены и детей, – сознание услужливо подкинуло правильный ответ. – Оно будет готово раньше, чем ты умрешь».
Все… с меня хватит. Я не готов к такому, я больше не хочу.
«Назад. Назад, я сказал!» – мысленно взревел я. И тут же проснулся в своем кабинете.
На этот раз путешествие нанесло серьезный удар по моей психике. Я остановил работу на несколько дней и смотрел мрачные фильмы, чтобы еще сильнее опуститься на дно. Деньги на счете подходили к концу, книга была заброшена, а НОМАД, лежащий на столе, медленно покрывался пылью. Я был настолько опустошен и подавлен, что в какой-то момент принялся искать в доме сигареты, забыв, что бросил курить уже два года как.
«Его жизнь закончилась, его, а не твоя», – говорил я себе снова и снова, но ничего не мог с собой поделать. Чувство пустоты и бессмысленности всего происходящего накрывали меня, словно цунами.
А потом я взял и позвонил Вике. Все-таки мы с ней поцеловались, а еще ее номер был последним в списке вызовов.
– Привет, – сказал я и не узнал свой голос: таким опустошенным он был. – Не хочешь прогуляться?
– А ничего, что уже одиннадцатый час? – язвительно ответила Вика, и я понял, что дело было вовсе не в позднем времени. Я обещал позвонить, но с тех пор прошло уже полторы недели. Женщины такого не переносят.
– Прости. Правда, прости. – Я хотел было повесить трубку, но перспектива вновь остаться наедине со своими мыслями заставила гордость заткнуться. – Если честно, мне очень хреново.
Я вызвал такси и приехал в парк возле ее дома. Полночи мы гуляли, разговаривая о незначительных вещах. Как ни странно, это помогало. Воспоминания о медленной и унизительной смерти внутри целлофанового мешка отступали, как отступает тревожный сон вместе с рассветом.
«Это была ошибка, разовый промах», – говорил я себе и почти верил в это. Тут речь зашла о моей новой книге, и я с оживлением принялся пересказывать сюжет.
– Все это так необычно, – заметила Вика. – Откуда ты берешь эти идеи?
Знаете, какая самая мучительная вещь на свете? Иметь секрет и не иметь возможности им поделиться. Я очень хотел рассказать Вике о НОМАДе, Марке и Анлафе Прозаке, но что-то подсказывало мне, что тогда нашим отношениям крышка. Вика была из тех людей, которые твердо стоят на ногах. Слишком твердо, чтобы поверить в воплощения и путешествия между мирами. Поэтому я просто улыбался и говорил, что сам все придумал. В целом это было не так уж и плохо.
Наше спонтанное ночное свидание закончилось тем, что Вика уснула у меня на плече. Мы сидели на скамейке, что притаилась в тени аллеи на проспекте, и первые солнечные блики скользили по нашим лицам. Было утро понедельника, и ленивые автобусы с сонными пассажирами тихонько плелись по своему маршруту. Я понимал, что должен разбудить Вику, чтобы она не опоздала на учебу, но уходить так не хотелось. И дело было даже не в близости очаровательной молодой девушки – я чувствовал, что снова живу, и это было прекрасно.