Номад
Шрифт:
За несколько сессий я освоился. Детали, которые мы, дети, собирали, были фрагментами летательных аппаратов, которые Югорыча (так назывался свободный город) поставляла на фронт. Так что с натяжкой можно было сказать, что я тоже внес свой вклад в войну с оккупантами. В перерывах ребята пытались расспрашивать о том, как я выжил и оказался здесь, но я предпочитал отмалчиваться, и от меня вскоре отстали. Гнедас, тот самый местный «авторитет» больше не махал кулаками, но каждый раз, проходя мимо, окидывал меня презрительным взглядом.
– Мне кажется, или он меня за что-то ненавидит? – спросил я у Аги, девочки
– Гнедас недолюбливает всех переселенцев, потому что они едят нашу еду и занимают место, предназначенное для нас, – честно ответила Ага. – Но ты прошел через огонь и воду и все равно не помер. Здесь все знают твою историю. Гнедас просто завидует.
«Как можно завидовать тому, что пережил Марк? – подумал я. – И все-таки мне повезло с воплощением. А то мог оказаться каким-нибудь Гнедасом».
***
Шли недели, но ничего не менялось. Я работал на заводе, иногда болтал с Агой, которой явно нравился, а втайне мечтал, чтобы пришельцы добрались и до Югорычи, ибо время, отпущенное мне на книгу, неумолимо истекало.
К своему позору, я не мог сочинить достойного продолжения. Все идеи, которые я испробовал, были либо избиты, либо не вписывались в общую картину описанной вселенной. Марк Гугения не был тем самым архетипическим героем, который объединяет вокруг себя армию сопротивления. Не был он и героем-любовником в силу своего возраста. Все то грандиозное, что он мог сделать в рамках книги Яна Монастырского, – это по-стахановски закончить годовую норму деталек за несколько месяцев.
Я начал относится к своей работе халатно, и Гнедас снова докопался до меня, на этот раз вместе со своими друзьями. Его речь изобиловала местным сленгом, поэтому моему мозгу приходилось проделывать огромную работу, чтобы переводить то, что он говорит. Я тормозил, и Гнедас бесился еще сильнее.
– Эй, рыбешка! – кричал он, всякий раз завидев меня. Оказалось, что фамилия Марка переводится, как «рыба». – Не хочешь немного поплавать?
После этого Гнедас под дружное гоготание своих друзей поливал меня кипятком, опрокидывал прямо под ноги поломойное ведро или выливал стакан компота за шиворот. Я молча выносил все это, боясь сделать хуже для Марка… хотя кого я обманываю? Я никогда в своей жизни не сталкивался с травлей и считал, что в моем возрасте учиться уже поздно. В надежде, что Марк сам как-нибудь справится с буллингом, я молча проглатывал все унижения, хоть и чувствовал себя донельзя паршиво.
– Почему ты не поставишь его на место, Марк? – спросил как-то мой приятель по имени Нетачин.
– А я что, могу? – удивился я.
– Разумеется. – Нетачин фыркнул. – Где ты и где этот отморозок Гнедас. Он всю жизнь просидел в Югорычи и даже пороху не нюхал. А ты…
Да, да, я уже понял, что был местной непризнанной звездой. В тот момент мне и в голову не пришло, что «приятель» может подначивать меня, чтобы увидеть нашу схватку с Гнедасом. Дело было в том, что в последнее время меня мало что интересовало. Краем уха я подслушал, что угнетатели заняли еще два города на востоке и теперь со всех сторон стягивают свои корабли к Югорычи.
Я прислушивался к каждому грохоту за дверью завода. Любой крик, любой звон колокола на площади заставлял сердце биться чаще. «Вот сейчас точно», – думал я, словно пассажир самолета, который каждую турбулентность принимает за начало крушения. Но грохот растворялся в монотонном гуле конвейеров, и я принимался ждать нового случая.
Тем временем в реальном мире появилось еще одно обстоятельство, тормозящее мою писательскую деятельность. Милое такое обстоятельство по имени Вика. Несколько раз в неделю мы ходили куда-нибудь: на выставки, в кино, кафешки, один раз даже съездили на пикник. Мы очень приятно проводили время, и я говорил себе, что наши отношения почти идеальны: Вика не требовала подарков, не ревновала, могла даже заплатить сама за себя, чего уж там. Она была без ума от меня, а я… послушайте, когда девушка без ума от тебя, разве надо что-то еще?
Но каждый раз, когда она предлагала мне встретиться, или я звонил ей, решив, что «пора», совесть в лице Марка Гугении говорила мне: «Эй, брат, а не боишься пропустить что-то интересное?» Всякий раз после свидания я хватался за НОМАД и проверял, что там с моим воплощением. Обычно Марк безмятежно спал или работал на заводе, и голос моей совести на время успокаивался.
Порой мне казалось, что я должен рассказать обо всем Вике. Возможно, тогда она поймет, почему иногда мне нужно пораньше уехать или провести эти выходные дома. Но я не мог подобрать нужных слов.
«Вик, ты знаешь, есть один мальчик, за которым мне надо приглядывать. Кстати, это я сам». Фраза, достойная клиента психбольницы. И все-таки я знал, что рано или поздно этого разговора не избежать. Я не ошибся.
В этот день все шло как обычно: Марк стоял у конвейера, а набившие оскомину детальки медленно ползли из одной бесконечности в другую. Бывало, что от многочасовой работы перед глазами все сливалось, и лента с болванками превращалась в уроборос – змею, кусающую себя за хвост. Вскоре я услышал несколько возгласов во дворе, но почему-то не придал им значения. И только когда крики людей стали громкими и настойчивыми, я встрепенулся. «Началось!»
Рабочие уже бежали к дверям. Пробившись вперед, я высунул лохматую голову на улицу, но тотчас же чья-то рука ухватила меня за ворот рубашки. Разумеется, это был Гнедас.
– На место! – сквозь зубы прошипел он и отбросил меня назад. – Всем занять свои места!
В эту секунду ударил колокол на площади. Три коротких удара, что означало интервенцию.
Крики во дворе слились в единый вой. Где-то разбилась витрина, испуганно заржала лошадь.
– Гнедас, это они, – спокойно сказал парень с забинтованной рукой. – Пора уходить.
Взгляд «авторитета» с ненавистью скользил с одного лица на другое. Гнедас понимал, что его власть здесь закончилась: перед лицом реальной угрозы народ ничего не побоится и растопчет его как насекомое. Он молча сплюнул себе под ноги и дернул за рычаг всеобщего оповещения. Зазвенел звонок, точно в школе, и рабочие принялись покидать здание завода через запасной выход.
Мое запястье обхватили чьи-то холодные пальцы. Это была Ага.
– Давай держаться вместе, – попросила она, и я неуверенно кивнул. Сейчас, когда началась долгожданная заваруха, мне не нужна была обуза. Но я не мог оставить тех, кто нуждался во мне.