Норби
Шрифт:
Жужжание за дверью стихло. Антек осторожно заглянул внутрь, чтобы увидеть «жука», исчезающего за стенной дверцей. Щелк! Исчезла и она, стена вновь стала ровной и гладкой. Бывший гимназист невольно потер лоб. Техника, однако!
Теперь можно возвращаться к столу и дочитывать оставшиеся страницы, после чего следует обязательно сделать запись в рабочем журнале. Бюрократия в подземелье почиталась ничуть не меньше, чем гигиена.
– Подсчитали количество жертв, – сообщил «шеф» за обедом, когда настал черед пить кофе. – Если не желаете портить аппетит, я просто дам потом почитать распечатку.
Антек отметил
– Смерть одного человека – трагедия, миллиона – статистка, – негромко проговорила Мара. – Автора этого афоризма я бы пристрелила на месте, но ничего не поделаешь, так оно и есть.
Оскар Стефан Сторсон горько вздохнул.
– А еще говорят: малая кровь остановит большую. Подземный удар затронул прежде всего шоссе Брест-Варшава и окрестные города. Там у русских склады, штабы и резервы. Точно можно говорить о двухстах тысячах погибших, нонкомбатантов из них меньше половины. Такого результата можно добиться ударом нескольких сот тяжелых бомбардировщиков, но и в этом случае разрушения не будут сплошные.
Антек вспомнил лунные кратеры – и серую пыль над местом, где совсем недавно шли русские колонны. Второе Чудо на Висле, которое обещал своим уланам бравый майор Добжаньский.
И вправду, расстрелять бы тех, кто считает жертвы миллионами!
– Да, значительно кровавее того, что случилось в 1920-м. Однако теперь удар был концентрированным – и не стоил Войску Польскому серьезных потерь. Линия фронта пострадала мало. Правда, нонкомбатанты. Но если бы Британия прислала бомбардировщики, результат получился бы куда страшнее.
На миг бывший гимназист прикрыл глаза, чтобы увидеть Последнее поле. Безмолвные колонны уходили в стылый туман. И несть им числа.
– Польское контрнаступление, судя по всему, остановлено, – добавила Мара. – Поляки не смогли вернуть ни Брест, ни Львов. И у них, и у русских не осталось резервов. Сталин может мобилизовать миллионы, но винтовок и пулеметов на всех не хватит. И еще. В Монголии, у Номонгана, японцы перешли границу. Это второй фронт!
– Цугцванг, причем взаимный, – подытожил «шеф». – Им придется пойти на мир. Если это не результат, то что такое результат?
Ему никто не ответил. Вроде бы и не поспоришь. Антек и не пытался. То, что «Плутон-1» не сейсмологическая станция, он догадался быстро. Марсиане пришли на помощь Речи Посполитой. Малая кровь остановит большую.
Нет!
Из черных глубин памяти всплыли когда-то слышанные слова. Язык чужой, но вполне понятный. А если по-польски.
Малую кровь можно унять тряпицей, большую – временем, великую же кровь не унять ничем, течь ей, пока вся не вытечет.
Кофе допит, за новой чашкой идти лень. Швед, распрощавшись до вечера, убежал по своим таинственным делам, Мара. И ее нет. Пустая столовая, белый искусственный свет, негромкое гудение неведомых механизмов. Чудесная техника, чудесная мощь. И – статистика. Комбатанты, нонкомбатанты.
Уланы, уланы, балованные дети. С саблями на танки – глупость. А подземный удар из-за неприступных стен объекта «Плутон-1»? Очень правильное название, в самую точку.
А зачем он, Антек-террорист, ехал с чужими документами в Варшаву?
Вновь вспомнились лихие уланы. Хорошо пели хлопцы! Только на войне песни всякие бывают. Когда-то он слыхал, и не с патефонной пластинки,
30
Польская народная песня. Перевод Вольфренда.
Войнушка-военка, что ж за госпожа ты? И он тоже хорош, контуженный, почти без памяти, пошел людей убивать. Да, русские – враги!
Но и поляки – враги!
Белый искусственный свет давил на глаза. Антек закрыл лицо ладонями и замер, слыша лишь собственное дыхание. Зачем его откопали? Зачем?
– Встань! – велела Мара.
Как дверь открыла, как подошла, даже не услышал. Но встал и даже пальцы от лица сумел оторвать.
– Накрыло? – девушка смотрела прямо в глаза. – Понял, куда угодил?
Удар пришелся по лицу, открытой ладонью, со всего размаху.
– Плакать будешь потом, Антек-малыш. Ночью, под простыней, я тебе платок подарю, чтобы нос вытирать. А сейчас пошли в тир, покажешь, чему тебя учили.
Он понял, хотя и не сразу. Тир – там стреляют. Сам виноват, расхвастался.
Отсюда его не отпустят.
– Пошли!
5
Когда она заснула, я первым делом бросил платок с хлороформом в погасший костерок. Затем извлек из портфеля маленькую бутылочку минеральной воды, купленной в аптеке, открыл и сполоснул руки. Фогель лежала тихо, но губы то и дело беззвучно шевелились.
Одежда! Я нашел ее пиджак и первым делом изъял из внутреннего кармашка маленький, как раз в ее ладонь, пистолет. Кажется, «австриец», дамский, под три патрона. Под обшлагом рукава нащупал что-то твердое и, кажется, с острыми краями. Трогать не стал, пусть ее!
Пиджак отряхнул и, забрав свое пальто, уложил на него Мухоловку. Разрезал бечевку на запястьях, сжег в костре. Что еще? Фотографии мне отпечатали в здешней библиотеке, они из какого-то театрального журнала. Страшный Джон Талава на самом деле – характерный актер, подвизавшийся на подмостках в Марселе.
Шприцы и глюкозу (настоящую!) было жаль, не люблю выбрасывать полезные вещи. Но делать нечего, пришлось отправить их вместе со всем лишним в обещанный «колодец». Ни к какой подземной реке он не вел, обычная яма метра в полтора.
Пора!
Я оставил у ее ног фонарь, клубок – нить Ариадны – и недопитую бутылку с водой. Нам лучше не встречаться на этой земле, мисс Анна Фогель!
Она в своем деле профессионал, я – нет. А всякую «сыворотку правды» можно если не победить, то обмануть. Ничего-то я толком и не узнал! Мухоловка не предавала Соединенные Штаты, но умудрялась работать на три разведки, включая свой опереточный Национальный Комитет и Бюро Кинтанильи. Мне такую не сломать, да это и не требуется, просто стану держаться подальше.