Норильск - Затон
Шрифт:
— Как наподпеваются ему, словно дуреют, — покачала головой она, к радости свекрови, сдувающей с раскрасневшегося лица разметавшиеся волосы. Луканув в сердцах не плохо поработавший сапог, та села к столу. — Каждый раз одно и тоже, хоть рот не открывай. От кого у него такой голос?
— Отец пел, тоже весь двор собирался. Ребятня обступит, девчонки рты раскроют, не сводя с него влюблённых глаз. Брёвна, на которых собирались, отполировали и лак не нужен. Из Московских окон бабы выпадали.
Илья застыл у двери.
— Ба, какие новости я узнаю,
— Не помню, я разве так сказала? — опомнилась она, сболтнув лишнее.
Для наглядности он даже побил себя ладонями по ушам.
— Глухотой пока не страдаю, мамуля. Колись уже.
— Какая разница, — идите, веселитесь, потанцуйте. Пользуйтесь молодостью. Жизнь пролетит, не поймаете.
— Скажите, — подвинула Лиза свекрови чашку с чаем, — сколько человек за жизнь может любить?
— Тебе-то зачем? — насторожился Илья. «Нет, надо быть на чеку её спокойствие и молчание ничего не значат, история с удочерением тому доказательство».
— Ты хочешь спросить Лизонька, сколько из того, что нам выпадает, считается любовью?
— Может и так, — согласилась та.
— Нет, тебе это зачем? — опять влез Илья так и не получив ответ.
— Первая и последняя, всё остальное бег жизни, — рассказала Елизавета Александровна.
— Почему? — настаивала Лизонька.
— Человек не врёт и чист перед людьми и собой в начале и конце своей дороги, — объяснила она.
— Но бывает же одна любовь на всю жизнь, — не сдавалась невестка.
— Вот у нас такая, — обрадовался Илья, — закрывайте бестолковую дискуссию и пойдём веселиться, Лизок.
Мать улыбнулась, хорошо понимая его беспокойство, после случившегося только что эпизода.
— Это наложение Лиза первой и последней, божье благословение, великое счастье для обоих. Идите, идите, — вытолкала она их.
Замполит, завидев возвращение командира, поманив, отозвал Илью:
— Зачем вызывали?
Тот почти на ухо сказал:
— Сбежала группа рецидивистов с рудника. Предупреждали. Очень опасны.
— Ну, это постоянное явление в наших местах, с чего они так запаниковали? — перекривился Юра.
Седлер опять прилип к его уху:
— Обычно одиночные побеги. Так мелкота. Больно-то никто и не искал, а это крупная рыбка, много. Волнуются, естественно, и предупреждают, что опасны.
Юра беспечно отмахнулся и предположил:
— К нам не пойдут. Чего они в сторону севера когти рвать будут. Если прорываться, то к аэропорту или в сторону Красноярска. Так что успокойся и веселись.
— Да я и сам так думаю, но на всякий случай караул предупредил, — помахав отплясывающей жене рукой, сказал Илья.
— Вот и порядок. Пойдём, споёшь чего-нибудь, — хлопнул его по крутому плечу, на который только что вешалась отметеленная матерью телефонистка, замполит.
— Пошёл к чёрту, — не поддержал его инициативу Илья. — Танцуй лучше.
— И это неплохо, — натолкнувшись на не настроение командира, не настаивал замполит.
Насидевшись за столом и натанцевавшись, выкатились, прощаясь на площадку перед «ДОСом». Разбегание по домам затянулось на часы. Ещё долго плыли по водам реки весёлые голоса, будя покой вечной мерзлоты и прах погребенных в неё костей, не долюбивших, не доживших, не дорастивших детей, песнями и смехом.
Ох, «Затон», сколько в тебе намешано. Дети и внуки, невольных, замученных здесь строителей его, несут теперь нелёгкую службу на твоих топях и берегах.
Будни «Затона»
Приведя себя в порядок, Седлер отправился под утро, проверять караульную службу. Не торопясь обошёл своё угомонившееся на рассвете от праздника хозяйство. По ходу вспомнил, как по приезду на «Затон» вот так же делая обход своих владений с сопровождавшим его тогда старым прапорщиком Мухиным, старожилом этого дивизиона. На изгибе реки встретили причалившего к берегу на моторке местного узкоглазого с выпирающими скулами парня.
— Беда какая? — подошли к нему офицеры.
— Не-е.
— Зачем же подошёл, запретная ж зона, знаки видел?
— Земля предков, семьи моей корни тут. Иногда приплываем посидеть силы набраться, я дальше не пойду. На берегу духам предков пообщаюсь, — заявил он.
— Ничего не понял, — повернулся к Мухину Илья. — На что я попал?
— Народ местный, командир. Легенда такая есть, поселение здесь было, деревня по-нашему их. Чумы стояли. А купеческий люд пер за пушниной дальше на север. И все мимо «Затона». Летом на лодках, а зимой на санях. Все сюда к ним тулились, завертая и туда, обратно. Экспедиции и сейчас идут к северным широтам через нас. Положение уж видно такое у места этого.
— Понял я, не чего меня уговаривать, ближе к понятному давай, — перебил Илья.
— Я к тому, что тогда сам Бог гнал сюда людей. Гости пришли, хозяин принимает.
— Кров, пищу предлагает, а желание есть то и жену. Обида у него страшная, если от неё отказываются. — Влез парень в рассказ прапорщика.
Илья, переводя взгляд от одного к другому, ничего пока не понимал.
— А тут случилось такое, что один раз воспользовался красавицей хозяйкой молодой купец, да и зачастил. Спустя какое-то время, совсем поселившись тут. — Продолжал рассказывать прапорщик.
— Рассказывают, что красавица была необыкновенная, как тундра весной. — Уточнил рассказ Мухина парень.
— Наверное, так и было, — согласился Мухин. — Отбил он у хозяина жену. Споил деревню огненной водой, заставив работать на себя. И заложил на «Затоне», что-то вроде постоялого двора.
Парень тут же дополнил рассказ прапорщика:
— Духи воспротивились нарушению законов земли и наслали беду. Всё вспыхнуло однажды ночью и сгорело.
А Мухин продолжал:
— А может, и не просто по воли духов вспыхнуло, — усмехнулся прапорщик, — поджёг кто-то. Только купца не напугало это. Отстроился лучше прежнего. Выкарабкался. Только бы жить. Ан нет, мор напал. Люди почти все вымерли остальные, спасаясь, ушли.