Норильск - Затон

Сурская Людмила

— Ма, я весну раскопал, — вопил, восторженно, он.

— Бог, мой, — прижала Лиза к груди травинки. Зима была такой длинной, что воспоминания о зелёной траве и цветах терялись в памяти, как в другой жизни. — Где ты взял?

— Мы целую полянку откопали, — дарю. Надо засушить и бабушке послать.

Лиза смеётся:

— Дурашка, там, на материке, это не имеет такого значения и радости. Мы ей лучше пошлём цветов, когда зацветёт тундра.

— Эка невидаль цветы! Толи дело эта трава! — заерепенился он, но посмотрев на мать потупился. — Я по бабулечке соскучился. Когда уж она к нам сюда приедет?

Лиза обняла его за плечики, а он, уткнувшись в её живот, подозрительно засопел.

— Приедет, обязательно, только надо немного подождать…

Солнце припекало, весна наступала. Как-то повинуясь какому-то щенячьему порыву, постоянно оглядываясь, как бы сын не двинул следом, она пошла за досы к болотам. Бугорки и кочки подтаяли обнажив прошлогоднюю клюкву. На многих кустиках ещё прочно сидел снег. Наклонилась, сорвала. Клюква была ещё мороженая, но встречалась и сморщенная сухая. Эта уже оттаяла и пожухла на солнце. Поднесла к губам, понюхала, но запаха не было. Положила в рот. Кисловатый с небольшой горчинкой вкус напомнил о лете. Сорвав несколько веточек принесла домой, хотелось страх как обрадовать Илью.

Старожилы говорят, у тундры нежная душа, но мужской характер, по-другому не выжить. Скорее всего, это так. Под то измерение подходит всё: растительность, животный мир, человек… Во всём отбор. Как только еще в студеном воздухе повеяло робкое дыхание весны, звери и птицы заторопились на север. Зима, хитря и изворачиваясь, пытается еще долго удержать тундру в своих ледяных объятиях. Мол, стойкие все потерпите мои фокусы. Но живительные лучи напирающего солнца постепенно вдыхают жизнь в белые безмятежные просторы. Ох, как здесь всё ждёт её, весну. Какими бы не были стойкими, терпеливыми и железными, а все устали от холода и льда. В мае появились первые стаи гусей. Они кружили над городком, садясь косяками на пробивающуюся из-подо льда воду. Безусловно, это потрясающее зрелище. Каждый пребывающий новый косяк птиц встречали восторженными воплями и «Ура!» Снег, как губка, пропитывается водой и оседает, «ухая» под ногами. Опасная пора, ограничивающая свободу передвижения. Передвижение по городку идёт только по дорожкам, шаг в сторону и тебя поджидает опасность — утоп. Не успели насладиться солнышком, а уже побежали первые прозрачные, как стекло, ручейки. Оголились берега реки и озера около офицерского дома. Все тает по часам, дням. В общем, меняется на глазах. Солнце палит день и ночь. В снегу при сапогах и купальниках стоят женщины у Норилки, каля спины, а по реке плывут глыбы льда с качающимися на них гусями. Изумительно, волнующее зрелище массового пролета гусей! Стая за стаей. Утки опускаются на полоски талой воды. Они ныряют, огалдело, гоняются друг за другом — безумно, до одури, рады возвращению в родные места. Листочки распускаются, по волшебству. Это невозможно рассказать, надо видеть — писала Лиза письма свекрови. — Приезжайте, посмотрите.

Но первый приход весны — обман, ловушка. Не успели порадоваться теплу, как солнечные дни сменяются ненастьем. Моросящий скучный дождь резко переходит в тоскливый снегопад. Резко падает температура, усиливается и шалит неугомонный ветер, загоняя выползших обитателей городка опять в квартиры. Разыгрывается пурга. Все живое прячется, испуганное, и затихает. В такие дни, замотанные в брезентовые плащи солдаты, добираясь по мощеным дорожкам, крепко держась за канаты до офицерского жилья, сами разносят теплый хлеб из солдатской пекарни по квартирам. Семьи сидят на запорах. За порог ни-ни. Хлеб вкуснее не бывает. Его солдаты пекут сами, передавая секрет замеса и выпечки, как дембельский ритуал из призыва в призыв. Когда машина идет в полк или приезжают проверки, его везут как сувенир с затона в Норильск. Все с нетерпением ожидают конца непогоды. Ненастье исчезает так же неожиданно, как и приходит. Дальше уже ручейки на глазах превращаются в бурные потоки. В тундру пришла «весна воды». Паводок заполнил реки вокруг затона до краев. Началась рыбная пучина. Полярный день сушил хлюпающую землю. Солдаты, не в силах заснуть ночью без темноты, ловили на отмели руками и тряпками рыбу и варили в ведре уху. Лиза, проявив смекалку, приспособилась к такой природной заморочке очень просто. Купила тёмной окраски, плотные шторы, вырезала из блестящей бумаги серп Луны и с десяток таких же звёздочек, пришпилила иголками, получилось здорово. А что, вполне ночное небо. Закроет их по ходикам — и ночь. Откроет утром — день.

— Ты молодец, — смеялся Илья, — хочешь надуть полярный день. Давай теперь на зиму белые вешай с нарисованным солнышком.

— Надо же с этим явлением, как-то бороться. — Оправдывалась Лиза, за свою рационализацию.

Она, улыбалась, вспомнив сейчас именно по этому случаю своё прежнее место работы. Обыкновенный коллектив. Много читали, смотрели, а потом говорили… Когда внутри возникал стихийный спор, кто двигатель прогресса и цивилизации? Лиза всегда отдавала голос — за женщин. Ведь если б ни они, то мужчины по-прежнему и до сих пор жили в пещерах, валяясь на соломе, сторожили огонь, питались обгорелым мясом, а на охоту ходили с каменными топорами. Им, как правило, ничего не надо и всё хорошо. А женщины иные: им надо лучше, больше и удобнее. Вот бабоньки их пилили, подталкивая своими выдумками и предложениями. Давай — давай… Прогрессу ничего не оставалось, как только двигаться вперёд на бабьих нервах. Но Илье про эти свои размышления говорить не стала: ещё обидится.

А жизнь на «Затоне» шла своим чередом. Готовился к дембелю призыв, вырезая из неизвестно где добытых досок страшные шаманские маски и обрабатывая морилкой рога оленей. Все ждали борт. Первый весенний дембельский борт. Лиза со всеми другими обитателями «ракетной точки» ходила его встречать к вертолетной площадке. Как и все, она стояла, провожая ставших уже родными ребят, махая железной птице уносящей их, домой на большую землю, рукой. Улетела «вертушка», а семьи ещё долго не расходились, смотря и смотря в то место на небе, где растаяла она.

— Ты заскучала, детка, — приласкал её Илья, вернувшийся домой после вечернего развода.

— Самую чуть, — устроилась она у него на груди.

— Лиза, прости, но без тебя мне здесь будет холодно девочка.

— Ты меня не понял, — притянула она его лицо к себе. — Я ничего другого, как находиться около тебя, не хочу. Просто немножко грустно. Привыкнешь к ребятам и на тебе, надо прощаться, идёт замена офицерского состава, дембель вон улетел. Опять новые люди.

— Иди ко мне, крошка, — прижал он её к себе, целуя.

— Мне сегодня показалось, что мы находимся на самом краю земли.

— Ты почти права, за мной никого уже нет, я перекрываю, всё расстояние до океана. — Желая отойти от грустной темы с большей, чем чувствовал весёлостью, спросил:- Как тебе весенняя тундра?

— Скорее бы уж начала зеленеть.

Действительно, освобожденная от снега, буроватая поначалу тундра постепенно зеленеет. Весна быстро переходит в лето. Как улыбка первой любви, наступает оно, очень малюсенькое, короткое. Непрерывным потоком, как золотой дождь, льются на тундру солнечные лучи. От такой массы света и тепла бурно все бросается в рост. Цветут звездчатки, камнеломки, астрагалы, золотистые маки, лютики, розовые мытники и голубые незабудки! Ярко оранжевым пламенем вспыхивают бутоны купальницы. Лиза бродила с лучащимися восторгом глазами по настеленным дорожкам, не в силах оторвать глаз от бесконечных просторов. Она еще не решалась одна пойти куда-то. Но сегодня, немного осмелев, забрав Тимку, бродила по берегу реки вдоль затона. Интересно же посмотреть самой на такое чудо. Все, на что смотрят сейчас ее глаза, она видела в фильмах и журналах, а тут вот любуйся — не хочу. Прикасайся рукой — радуйся. Березки, маленькие, измотанные холодом, тоненькие и несчастные, скребли сердце. Рука, потянувшаяся, за благоухающим цветком, застыла и резко отдернулась. Тело обжег жар. Весна в обвалившейся яме вымыла человеческие кости. Подхватив сына, она неслась к «ДОСам».

Прошлое «Затона»

Она так бежала, так бежала…

— Лизавета Ильинична, что случилось, поймал ее ошалевшую за локоть Никитин.

— О, Боже, там, там… — переводила она дыхание не в силах переложить на человеческий язык увиденное.

Ему не оставалось ничего, как пошутить.

— Не иначе белого медведя увидели?

Не принимая шутки она, захлёбываясь словами, выпалила:

— Хуже, там кости, могила…

Прапорщик снял фуражку, и, вытерев дно платком, делано безразлично сказал:

— Ох, невидаль. Точка-то на костях стоит. Здесь лагеря сталинские были. Вот так, дочка!

Лиза ожидала любого объяснения, только не такого.

— Как лагеря?… — опешила она. В груди её что-то ёкнуло.

Он развернул её к вышкам.

— Вышки видите на холмах?

Она, конечно же, их видела. Ещё с первого дня приезда на затон они бросились им в глаза. Но она им приписала иной статус.

— Да, я думала: пожарные, такие на полях в селах ставят.

Никитин покашлял в кулак.