Норильск - Затон
Шрифт:
Муж, учитывая её романтическую натуру, помолчал, а потом сказал правду.
— Закапываем, что тут придумать. — Он помолчал, раздумывая рассказывать ей или нет, и всё же решился:- Есть у нас старший прапорщик Мухин. С солдатской службы ещё тут остался мужик, многое на затоне повидал. Рассказывал про двух парней-друзей из одного московского двора, сидевших в землянках, что ты видела на берегу. Страшная история. Взяли ночью по навету. Пришили, как и всех по 58 статье. Школу только окончить успели, учились в институте, пришли, забрали. За что? Так парни и не поняли. Кто говорит за анекдот о Сталине. Кто вспоминает, что за девчонку, а анекдотом прикрылись. Время такое было, всё возможно. Кинули в красноярские лагеря, а мальчишки бедовые организовали побег. Опытным уркам не под силу, а они рванули. Их поймали, естественно, и на затон. Отсюда уже не сбежать, топи кругом. Вышки на сопках, пристрел со всех четырёх сторон. Да, тут половина таких гадающих за что, сидела. Треть страны в те годы через лагеря прошла. Воронки не понятно, правда, до сих пор никому зачем, по стране с шиком погуляли. Поэтому и кружит тут вороньё до наших дней, и ещё долго будут плакать по ночам совы.
— Я читала о чём-то подобном у Солжницына, но не думала, что соприкоснусь с этим сама, — дрожащим голосом произнесла она. — Да и собственный опыт его в этом вопросе ничтожен в сравнении с тем, что творилось здесь.
О, книги, книги… Рад, что разговор перевёлся, ушёл от тяжёлой темы. Хотя и новая не порхала бабочкой, но всё же, не касалась затона. Тут же, чтоб отвлечь, спросил:
— Тебе понравились его книги?
— Если честно, то не очень. Я не в восторге от его порядочности. Благодаря Твардовскому мир узнал об Солжницыне. Тот и первому напечатанному в журнале «Новый мир» рассказу название придумал, и к Хрущёву ходил. А тот потом оказался поразительно неблагодарным — находясь за границей, он написал статью, в которой изобразил «Новый мир» каким-то паноптикумом, его сотрудников прислужниками, а редактора — слабым, безвольным человеком, который крепко держался за подлокотники своего кресла, боясь его потерять.
— Некрасиво…
— Более чем. Мне, кажется, он не любит нашу страну и не понимает наш народ. Его правда кричит этой нелюбовью. И уже поэтому, не может быть правдой. Возможно, по большим меркам я и не права, но с точки зрения обыкновенной рядовой бабы сто процентов это так. Наверное, оно идёт в разрез с всеобщим восторгом диссидентами и их вкладом в победу демократии. Но у меня иное мнение. Во-первых, они разваливают мою страну. Во — вторых, — перед моими глазами был не один пример таких самоотверженных борцов. Я как-то видела такую картинку — на верхней ветки яблони висело одно яблоко. И вот трое мальчишек пытаясь его достать, обломали почти все ветки на яблони. Достали, но какой ценой. Такой же ценой пытаются диссиденты достичь своей цели. А не дорого? Диссиденты даже в своём маленьком мирке семьи не могли управлять. Совершенно не занимаясь семьями, детьми, бросали все силы на разрушение. У мамы знакомая была, я наблюдала. Там страх соседствовал с ненавистью, и всё крутилось вокруг этого, наматывая новую грязь. Мама не раз просила её: «Забудьте всё, прошлое не должно уничтожать и живите, как люди». Ничем хорошим для семьи маминых знакомых это не кончилось. Один ребёнок школу бросил в одиннадцать лет, время проводил, валяясь на диване, вторая в школу вообще не захотела ходить, — лень, а матери её хоть бы что. Мамашка вся в глобальных идеях, революций мировых масштабах. Я не спорю это её право, но тогда не рожай детей. Я так думаю: им бы в самый раз историю хотя бы своей страны просмотреть, чтоб за одним и тем же тараканом не гоняться. А они просто стали орудием в чужих руках. То рациональное звено, что было в их действиях, своей бездумной агрессией и скольжением по западным спецслужбам, они уничтожили. Для западных спецслужб это всего лишь работа. Поймав таких людей в капкан, безнравственно использовали нашу беду и боль. По-другому то, что крутилось со страной и её народом тогда, не назовёшь. Месиво, которое не пощадило никого. Разрушить всегда проще, но за этим, как правило, приходит хаос и никто не даст гарантии, что новое образование будет лучше предыдущего. Большевики и те, кто их поддерживал, тоже мечтали. Так что для меня диссиденты совсем не герои, скорее просто больные люди, болезнь которых используют. Но это моё мнение.
Он чмокнул её в лоб и улыбнулся. Только улыбка получилось какой-то вымученной.
— Мудрено, но я тебя понял. Только умоляю, не делись им ни с кем. Хорошо?!
А Лиза продолжала:
— Даже если в меня плюнет сам глава государства и занесёт над головой топор система, я всё равно никогда не обижусь на страну. Генсеки меняются, рушатся строи, а Россию не свернуть, она будет вечно. Её даже потопом не так просто взять, она высоко стоит над уровнем моря. Переживёт наша матушка и обиженных и обижающих. Возродятся из пепла храмы и былая мощь. Мне больше по душе другой человек. Он сам прошёл весь этот путь по пресловутой 58 статье. Писал потрясающе о всём том, что пережил. И как писал — каждая строчка звенит любовью к земле русской. Я перепечатанные на машинке его рукописи читала. Вот он понимает боль, любит народ и страну. Несмотря на то что «здесь» его не печатали, он издаваться за рубежом не захотел сам. Или Деникина возьми. Ему Сталин предлагал вернуться. Гитлер возглавить повстанческую армию в походе на Россию. А он отказал. Для него они тираны, а Россия священна. Продукты собирал, деньги для неё собирал. А возьми Колчака, не отдал Антанте золотой запас России, как не принуждали, хоть и поплатился за это головой, а оставил его России. Пусть большевицкой, но России. И этот список можно продолжать до бесконечности. Для чего они спичками чиркают. Высечь искру хотят, чтоб разгорелось пламя, так это мы уже проходили… Зачем понося революционеров идти их путём. Мне не понятно.
Он вздохнул:
— Может ты и права, малышка. Разговор у нас с тобой какой-то необычный сегодня получается… Я как-то на дежурстве пьесу слушал. «Не будите спящую собаку» называется. Так вот там смысл в том, что один гражданин сильно хотел узнать правду, ну а когда узнал, то застрелился. Возможно: и не всегда нужна она. Особенно, если ты не готов её воспринимать. У славян в крови бунтарский дух с рождения. Как чуть не так сразу набат. Был Гришка Отрёпьев. Бузили стрельцы. Пугачёв с Разиным погуляли. Декабристы. Каждый оставлял после своих походов Русь растерзанной на забаву врагам. Каждый ударяя в набат хотел лучшей доли для себя или страны. Лилась кровь, пылала слабея страна. В результате благие идеи оборачивались злом. Извечное противоречие между личностью и государством. Приходится выбирать. Ничего, Русь, как Иван Великий!
— Почему именно он? — пытливо заглянула она ему в лицо.
— Когда вражеские полчища в 1812 году покидали Москву, Наполеон, исполненный мстительного гнева, приказал взорвать Ивана Великого. Французам удалось подорвать звонницы-пристройки, но столп сооружён так прочно, что выдержал взрыв и устоял. Устоит Русь, непременно устоит, потому, как у неё столп заложен прочности необыкновенной.
Ей было так хорошо с ним. Ведь они не только любили друг друга, но и понимали. Это так важно.
— Илья, ты романтик, а я опять о тех ребятах, неужели можно из таких мест бежать? Да и зачем? — прижалась к нему Лиза.
Муж, одарив её поцелуем, продолжил свой неосторожно начатый рассказ. Надеяться, что она забудет было сразу глупо и несерьёзно. Оттого и продолжил:
— Рассказывают из-за девчонки. Опасность, предполагают, ей угрожала.
Лиза аж приподнялась на локоть.
— Какая ей дома, в Москве, может опасность грозить?
— Трое их друзей было, все в одном дворе жили, в одной школе учились, в одну девчонку и влюбились. Представляешь, трое в одну! Даже имена их называли, сейчас вспомню. Тимофей, Илья и Борис, девушка, кажется, Нина.
— И что дальше? — приготовилась слушать Лиза.
— Она выбрала Тимофея. Илья смирился. Друг же не виноват, что она полюбила именно его. А Борис, рассказывают, наклепал донос про анекдот о «вожде». И все решил в свою пользу. В красноярских лагерях они как-то узнали об этом доносе, поняли, что Нине этой грозит опасность, в смысле от Бориса. Вот и готовили побег. Тимофей должен был бежать, а Илья помогал. Поймали. И обоих сюда.
— А что с Ниной? — воскликнула она, вопреки Илье внимательно следя за рассказом.
Он пожал плечом.
— Не знаю, никто никаких подробностей не рассказывает.
— Такого не может быть, — испытала она разочарование. — Такого просто не может быть.
— Рассказываю то, что знаю, — недовольно пробурчал он. — Пропала. Поэтому Тимофей и не вернулся после амнистии, последовавшей за смертью Сталина, в Москву.
— А Илья? — затормошила она его.
Тот зевнул, недовольно посмотрел на часы и продолжил:
— Илья не бросил друга, — пробормотал он и почти всхрапнул. Но Лиза его вновь растормошила:
— Что же они тут делали?
Муж недовольно продолжил:
— Остались в Норильске в рабочих бараках, мы проезжали, за городом чернеют их полусгнившие скелеты. Кончили Норильский горнометаллургический техникум, потом индустриальный институт.
Теперь Лиза зацепилась за это:
— А что здесь есть и институт?
Пришлось Илье рассказывать и про это.
— Есть, готовят горняков, металлургов, механиков, энергетиков, строителей. Каждый седьмой специалист с высшим образованием, работающий на комбинате его выпускник… 19 кафедр.